Шрифт:
Закладка:
Да, я не оговорился. Именно новый посол Германии Рудольф Надольный значился нашим объектом.
— Тут все на поверхности. Взбудоражить мировую общественность. И испортить отношения СССР с фашистской Германией.
— Да это понятно. Почему именно с Германией?
— Мне кажется, мировой империализм делает на нее большую ставку. Сплоченный монолитной и по сути экспансионистской национал-социалистической идеологией немецкий народ будет легко бросить в атаку на СССР. Но только пока это не сильно получается. Наши отношения, хотя и полны агрессивной риторики, на деле достаточно ровные и далеки от конфликта. И империалисты подстегивают события, хотя делают ошибку. Им нужно просто подождать, когда плод созреет. Нам же выгодно оттягивать ухудшение отношений любыми возможными способами.
— Хотя бы нейтрализовать покушение… Которое сами и должны совершить.
— Все точно… Вас решили проверить в деле. — Петр Петрович задумчиво посмотрел на скачущего акробата. — Убьете посла — прекрасно. Не убьете — надо убивать вас, как врага контрреволюции. Беспроигрышная комбинация.
Да уж. Или через пять дней посла грохнут. Или наша разработка лопнет, как перекачанная автомобильная шина, налетевшая на камешек преткновения. Или мы каким-то невероятным образом извернемся.
Я сморщился, как от хины. Как не хотелось услышать: «Провалил ты, товарищ чекист, задание, за что контра и лично Птицеед тебе говорят большое человеческое спасибо». Хотя мне было бы что сказать в ответ, но кому нужны оправдания, если дело не сделано?
— И что дальше? — поинтересовался я. — Сворачиваемся? Готовим аресты участников ячейки?
— И оставляем на свободе Птицееда?
— Сколько ни путай, а концы выйдут наружу, — выдал я пословицу. — Будем выбивать из наших террористов, кто в ячейке барабанил на Птицееда. От него и потянем ниточку.
— Все так, да не так, — поморщился куратор. — Даже если выявим и расколем информатора, Птицеед к тому времени раз сто успеет сбежать и упасть в новое логово. Или такой вариант — информатор общается с ним тоже через «почтовый ящик». Или через посредника. Тогда что?
— Тогда все, — развел я руками.
— Да ничего не все. Надо продолжать.
— При таком раскладе?
— А что такого? В конце концов, одним буржуем немецким меньше станет. Делу мировой революции лучше, да и отношения с Германией еще наладим, никуда не денемся. Ведь у нас разработка. Как говорится, разработка требует жертв.
— Вы серьезно? — недоверчиво посмотрел я на него.
— Конечно, нет, — резко отозвался куратор.
— И что тогда?
— Будем играть.
— Как?
— Что-нибудь придумаем. Мы ведь с вами всегда что-то придумываем, Александр Сергеевич. И всегда выкручиваемся.
— Судя по тому, что живы, то да.
— Лучше задайте себе вопросы. Почему в качестве исполнителя избран какой-то сумасшедший троцкист по кличке Сансон? Почему так подробно расписана схема ликвидации? Точное место — до метра, с выходом на точный рубеж огня. Точный исполнитель.
— Точность — вежливость королей. И тайных служб Франции.
— Не тот случай. У них что-то на уме.
Перед цирком творили головокружительные кульбиты клоун и акробат. Нам предстояло изогнуться не хуже, чтобы выкрутиться. Ну а что, жизнь учила меня и не так крутиться. И в моей голове уже начало формироваться очертание решения, контуры оперативной комбинации. Гарантировать успех, конечно, трудно, но можно попробовать. Я разинул уже было рот, чтобы предложить.
Тут меня опередил куратор. И почти слово в слово выдал то, что я собирался ему предложить.
Все же мозговые радиоволны существуют. И передают сигналы из головы в голову… Ну или просто профессионалы мыслят одинаково. И даже шаблонно. Но, главное, эффективно…
Глава 24
Еще на лестнице я услышал задорный хохот Авдотьи и боевые восклицания моих контриков. Сегодня они развлекались как-то особо изысканно.
Я замер в проходе «будуара», смотря, что там творится. И, хотя привык ко всему, все же немножко ошалел от представшего перед моим взором.
Шофер умело заломил руку «Ромео» и держал, не давая дернуться и подняться с пола. А Конторщик с шутками-прибаутками охаживал оголенные мягкие части тела бедолаги широким военным ремнем.
«Ромео», конечно, что-то пытался грозно верещать и стращать властью. Но это вызывало только новые взрывы хохота. А Конторщик бил еще сильнее. Иногда, когда крик становился слишком громким, Шофер затыкал жертве рот. Авдотья самозабвенно аплодировала.
Я в совершенном обалдении простоял немного. Внимания на мое появление никто не обратил. А потом на меня волной накатила необузданная ярость. Притом не столько от дикого поступка моих подручных, сколько от их вопиющей безалаберности. Они будто специально привлекали к себе внимание, презирая саму идею конспирации и глубокого залегания. Бардак в команде — это кратчайший путь к провалу. Я даже сам не заметил, насколько вжился в роль и думаю сейчас не как чекист, а как командир террорячейки. И в этом качестве я сейчас буду метать громы и молнии.
— Смирно! — рявкнул я таким голосом, как дядя Сева, мой учитель и фактически отец, разведчик и красный командир. А он умел это делать. Мне пока до него далеко, да и тренироваться негде — все же в ОГПУ люди тихие, орать там не надобно. Но молодость вспомнил.
Сработало. Конторщик отошел от жертвы. Шофер поднялся на ноги и выпрямился почти по стойке «смирно». Только Авдотья со своей кушетки не спешила вставать, но сигарету отложила на пепельницу и как-то выпрямилась. Видимо, гаркнул я эффектно, что даже ее пробрало.
— Так, герой-любовник! Штаны натянул, и ходу отсюда! — велел я жертве самоуправства. — И помалкивай, если не хочешь, чтобы вся плешка узнала, как тебя тут пороли.
«Ромео» вскочил на ноги. Затянул пояс на брюках. Отряхнул пиджак. Схватил валяющиеся на стуле пальто и шапку.
— Ну я вам, нэпманы, ответку-то пришлю! — не думал угоманиваться он. — Узнаете, как с пролетариатом связываться!
— Ваня. Не дури, — почти ласково заворковала Авдотья. — Мы уже забыли об этом недоразумении. Все, что здесь было, останется между нами. Правда, дорогой?
«Ромео» выпучился изумленно на нее. Издал нечленораздельный звук. Шмыгнул носом. И унесся прочь.
— Ну что вы, право, не дали развлечься, — недовольно произнесла Авдотья. — Он так забавно верещал.
Все, довольно вольницы. Пора наводить порядок железной рукой. Не вдаваясь в объяснения, я хлестнул женщину ладонью по щеке.
— Как вы смеете, негодяй?! — решил Шофер изобразить из себя рыцаря Ланселота, доблестного защитника прекрасных дам.
Но Ланселот хотя бы меч имел. А у этого, кроме негодования, ничего, даже перочинного ножика на кармане. Я шагнул к нему и врезал под дых — аккуратненько так, но точно и увесисто. Он сразу осел на пол, тщетно пытаясь сделать хоть глоток воздуха.
Конторщик ничего не сказал,
