момента, как попросил её спеть.

Блез пробудил в ней самые чёрные воспоминания — память о дне, когда она оказалась от идеи стать певицей.

Воспоминания, которые она доверила только Эрику. Лишь он один мог требовать у неё спеть.

Если бы Изабель доверяла такому человеку, как Блез, он бы всё извратил, исковеркал, обернул в неуместную шутку.

— Потому что вы мне отвратительны, — не сдержалась она, — потому что вы не на жизнь зарабатываете, а самоутверждаетесь. И живы вы только потому, что я не хочу, чтобы Призрак Оперы пачкал руки в грязи, которая течёт у вас вместо крови.

Блез раскрыл глаза, не сдержав нервного, болезненного смешка. Другой реакции Изабель и не ожидала. В конце концов, угрозы и нравоучения от хрупкой, ничего не значащей девушки ему явно казались писком птенчика.

— Прощайте, — сказала она и прошла мимо мужчины.

— Стойте же, — выдохнул он. — Изабель…

Уходя, она не обернулась, а, вернувшись в свой кабинет, заперла дверь на ключ. Очередной показ намечался на семь вечера, и до этого часа Изабель хотела позаниматься своим либретто.

Закрыв глаза, она похлопала себя по щекам, пытаясь прийти в себя. Утром она порхала от счастья, а потом познакомилась с Блезом Бувье. Впрочем, стоило ему исчезнуть, как мысли Изабель мгновенно вернулись к Призраку Оперы.

Она коснулась пальцем губы, вспоминая жар его поцелуев, обняла себя за плечи, вспоминая крепость его объятий. Вечером после показа, когда Изабель осмотрит костюмы и оборудование, они договорились снова встретиться для уроков музыки. Изабель надеялась, что хотя бы сегодня ей удастся похитить мужчину из его мрачной кельи.

Нет. Сегодня — вряд ли. Из-за Бувье у Эрика будет отвратительное настроение. Возможно, он даже не выйдет из секретных лабиринтов театра, вновь закроется от мира.

Он считал себя безумным, и потому вполне мог решить, что Блез — спасение для Изабель, что ей будет гораздо лучше с ним, чем с Призраком Оперы.

Нелогично и странно? Возможно. Но не для мужчины, который ревнует избранницу к каждому столбу, а себя считает неполноценным человеком.

Изабель вздохнула, проведя по лицу ладонью. Никто и не говорил, что будет просто строить отношения с самым загадочным мужчиной Парижа.

— Эрик, — произнесла она, глядя в потолок. Изабель знала, что он её слышал. — Ты можешь прийти? Я хочу побыть с тобой.

Никакого ответа.

— Я буду счастлива, если ты обнимешь меня.

Тишина.

— Милый, — вздохнула девушка. — Если ты сегодня не придёшь, я сама отправлюсь искать тебя. И ты сам будешь выхаживать меня, когда я переломаю все кости, спускаясь по твоим крутым лестницам.

От молчания Изабель стало совсем тоскливо. Она подождала минуту, две и, расстроившись, села за стол, взглядом невольно поискав на нём письмо или розу.

Ничего. Никакой весточки.

Чёртов Бувье.

Если Эрик снова исчезнет хотя бы на день, Изабель этого не перенесёт. Она сначала оторвёт голову Блезу, а потом и Призраку. И в этот раз его не спасёт ни красноречие, ни вокал, ни поцелуи.

Тряхнув головой, она открыла ящик стола, достала толстую тетрадь. Эрик так и не отдал ей старый черновик, поэтому приходилось восстанавливать сюжет по памяти.

Главным героем стал холодный, элегантный и надменный безымянный персонаж. Мистическая фигура, которая могла как вызвать любовь, так и вдребезги разбить сердце.

В мюзиклах зрители не любят мистику и фантастические элементы, поэтому в этого героя нужно вложить столько обаяния, чтобы публика влюблялась с первого взгляда.

Изабель сидела, вырисовывая лозы на полях тетради. Ничего не шло на ум. Стоило ей подумать о персонаже, как перед мысленным взором всплывало лицо Эрика. Настоящее, без маски. С ласковым взглядом, такое дорогое сердцу и такое печальное.

Закусив губу, Изабель решила сосредоточиться на конфликте для этого персонажа, его мотивах, взглядах. Конечно, для мюзикла подобный подход считался слишком сложным: достаточно показать банальный любовный треугольник, вписать пару бессмысленных арий и убить главного героя. У большей части зрителей это вызовет слезу.

Но Изабель любила глубокие сюжеты.

И такие она увидела у Эрика.

Он накалял драму до предела, его арии были полны ярости, отчаяния, мощи, идей. Эрик так мастерски играл со словами, что Изабель невольно восхищалась.

Вот только любовь и нежность редко встречались в его работах.

Наверное, всё это осталось в либретто про дона Жуана, которое Изабель так и не открыла.

Может, и ей попробовать выплеснуть злобу в стихах?

Вспомнив Блеза, разговор с ним, Изабель написала одну строку, вторую, третью, чувствуя, как в груди разгоралась ярость. Вскоре она перестала что-либо замечать. Слова шли ровным потоком, а стержень ручки иногда от слишком сильного нажима разрывал бумагу.

Порой Изабель стискивала зубы, порой даже рычала, а порой и шёпотом произносила строки, пытаясь подобрать рифму. Она писала, черкала, правила на ходу, рвала листы и швыряла их в урну. Её руки, её лицо и даже шея были в синих пятнах от чернил. Изабель никогда не задумывалась, как выглядела со стороны. Должно быть, как сумасшедшая.

Она так распалилась, так заплутала в своём творчестве, что потеряла счёт времени. И, когда Изабель была на пике гнева, когда эмоции хлестали через край, кто-то громко постучал в дверь.

Она подпрыгнула в кресле, больно ударившись коленями о стол, вскрикнула, выругалась и, жмурясь от боли и хромая, допрыгала до двери.

— Что?!

Будь за дверью Блез Бувье, Изабель проткнула бы ему глаз пишущей ручкой.

Но там бы Жиль.

— Ба-а-а, — протянул он, — Женщина, вас из какой помойки вытряхнули?

Изабель приподняла бровь, а Жиль молча указал на зеркало. Девушка подошла к нему, и вопросы отпали сами собой. Смазанная помада, всклокоченные волосы и всюду чернила.

Если Эрик увидит её в таком виде, то тут же наденет свою маску ей на лицо.

— Чего тебе? — спросила она, расчёсывая взъерошенные кудри. — Я с черновиками сижу.

— Из… там твой Призрак всех собрал у сцены.

— …что?

Жиль не продолжил, сжал губы в линию. Изабель долго вглядывалась в его лицо, пытаясь найти в нём признаки лжи. Поработав с Жилем достаточно долго, она научилась определять, когда он играл роль, а когда говорил правду.

— Что ему нужно?

— Ну… он пришёл злой, как чёрт, велел позвать всех, — Жиль вздохнул. — Кроме тебя.

Ненадолго Изабель замерла.

— Ах, как любезно! — вспылила она.

— Слушайте, голубки, можете ссориться без последствий для коллег?

— Мы не ссорились! — огрызнулась она, намоченной салфеткой стирая с кожи синеву. — Клянусь Богом, однажды я его прибью.

Жиль попятился в сторону от её гнева. Стиснув зубы, Изабель пошла впереди него по коридору, на ходу выдумывая изощрённые оскорбления.

— Из, — бросил вдогонку Жиль. —