слышал каждое моё слово. А тишина означает лишь одно — он кипит от гнева.

Блез поднялся, подошёл к двери и сжал её ручку.

— Но у вас на глазах он не причинит мне вреда. Вы ему дороги, и это ваша беда.

— Откуда такая уверенность?

— Хотите проведём эксперимент?

Блез медленно, с громким скрипом открыл дверь. Сделал шаг из кабинета.

— Нет! — подскочила Изабель. — Стойте!

— О Боже, смерть так близка, я уже ощущаю её приближение!

Лёгкой походкой он выпорхнул из кабинета, закрыв за собой дверь. Изабель рванула её на себя и, стиснув зубы, помчалась за журналистом, громко стуча каблуками по полу. Она не разбирала дороги, не знала, куда он хотел её отвести.

Потому что в этот момент думала только об Эрике.

У него есть оружие. Много. Да и для него явно не составит труда избавиться от тела. В конце концов, под театром целая крипта, в которой никто и никогда не сможет найти покойника.

Изабель не ужасала мысль, что даже это убийство, которое ещё не состоялось, она уже простила Призраку Оперы, уже оправдала его.

Поспеть за Бувье было тяжело, и потому, когда он остановился, Изабель требовалось время, чтобы отдышаться. Со злобой она сдула упавшую на лоб прядь волос и огляделась.

За месяцы работы у Изабель не было времени, чтобы полностью изучить театр, и в этой комнате она раньше не была.

Здесь на стенах размещались портреты артистов — тех, кто выступал задолго до появления Изабель в театре, тех, кого уже не было в живых, действующих. Изабель сразу узнала Жиля, Косет, Дюбуа…

И Эрика де Валуа.

Она застыла, замерла, увидев его.

Его портрет был больше других, в золотой рамке, украшенной шипами и пышными бутонами. На нём не было маски, не было шрамов, не было ожогов. Он стоял в свете софитов, держа в руках букет алых роз, его губы тронула печальная улыбка, глаза сияли восторгом и счастьем.

И от его прежней, утраченной красоты болезненно щемило сердце. Изабель едва не коснулась портрета, едва подавила желание прильнуть к нему.

— Знакомые лица? — хмыкнул Блез, прислонившись спиной к колонне. — А ведь его трудно узнать, пока он в маске. Мне это удалось только после того, как я сфотографировал Призрака и сравнил со всеми портретами здесь.

Сфотографировать Эрика? Человека, который так стесняется своих шрамов? Это уже слишком.

— Вам никто не говорил, что ваша наглость раздражает?

— Мадемуазель Идо, я, как и вы, хочу вкусно есть, спать на мягкой постели и исправно платить налоги. Чтобы жить нужно бороться, чтобы бороться, нужно озлобиться. Впрочем, не мне вам это объяснять.

Изабель не ответила. Этот циничный взгляд на жизнь был по-своему правильным, девушка даже его поддерживала. Вот только это не давало права Блезу выводить из себя и её, и Призрака Оперы.

— Бороться, — произнесла она. — Что ж, вы боретесь. Но сейчас вы добились только одного: вы не можете без моего сопровождения ходить по театру. К чему весь этот фарс, мсье Бувье?

Он сощурился и ответил после небольшой паузы.

— Мне нужно подогревать интерес читателей и к себе, и к вашему театру, — ответил Блез. — А без свежей информации сделать это невозможно.

Лжец.

— И что же вам нужно от меня?

Он на мгновение отвёл взгляд, задумавшись.

— Для начала я хочу знать, почему вы не хотите рассказать, что вы и есть избранница Призрака?

Изабель перевела взгляд на портрет Эрика. Пару месяцев назад сама мысль стать придатком Призрака Оперы казалась ей отвратительной.

Сейчас же… эта мысль по-прежнему отвратительна. Потому что Изабель был нужен не Призрак Оперы, а Эрик де Валуа. Настоящий, без масок, притворства и образа. Его ей хотелось вывести его из тени, хотелось видеться с ним, не таясь, хотелось вновь встретить рассвет в его объятиях.

Но в то же время, что представляла Изабель без Призрака Оперы? Обыкновенный новичок, которому повезло оказаться в престижном театре. Никто, не имеющая ни известного имени, ни значимых заслуг.

Рядом с Эриком должна быть достойная женщина. Талантливая, блистательная, купающаяся в славе. Женщина, чей портрет не стыдно повесить рядом с его портретом.

А невыразительная Изабель достойна быть лишь тенью Призрака Оперы.

Но Бувье не нужно об этом знать.

— Вы ошибаетесь, мсье. Я не Невеста, — выдохнула девушка. — Я простой режиссёр, который хочет рассказывать интересные истории. Мои учителя наставляют меня, за что я им благодарна, но в то же время… я мечтаю о собственном успехе. Без их покровительства. Их имена гремят, а моё даже не запоминается.

Блез приподнял бровь.

— Благородство не принесёт вам ни прибыли, ни громкой славы, — он хмыкнул. — Скажите прямо, что вы Невеста, и вас ждут обожание, фанаты и многомилионные контракты.

— И что тогда? Я буду знаменита только потому, что Призрак Оперы побывал на премьере, спел в прологе или пригрозился убить всех зрителей? Быть пиявкой — отвратительно, мсье Бувье. Да и вы не ту женщину решили вывести на чистую воду. Я не Невеста.

Она вновь вперила взгляд в портрет Эрика.

— Призрак Оперы добился славы своим талантом, своей харизмой, он всю жизнь оттачивал мастерство. А после «смерти» он ухитрился стать ещё популярнее. Я восхищаюсь каждым его жестом.

Последнее невольно сорвалось с языка девушки.

Блез молчал, пристально вглядываясь в её лицо, будто бы выискивая в нём хоть малейший намёк на ложь. Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал.

Ждал, когда она проговорится, когда сболтнёт лишнего, когда преподнесёт ему сенсацию на блюдечке.

— Между прочим, — произнесла Изабель. — Учительница стала режиссёром во всех постановках в «Lacroix». Не понимаю, почему именно на меня вы обратили внимание.

Блез хмыкнул.

— Вы действительно талантливая лгунья.

— Мсье Бувье, — вздохнула девушка. — Если вы назовёте меня Невестой Призрака, если вы посмеете так меня оболгать, я подам на вас в суд за клевету и добьюсь, чтобы вас лишили удостоверения журналиста.

Его глаза сверкнули, а улыбка превратилась в оскал.

— Мне угрожали и серьёзнее.

— Вам угрожали те, на кого у вас были доказательства вины. Со мной же у вас обыкновенные догадки.

— Что ж, так и есть, — ответил Блез. — Но собрать улики против вас нетрудно. Спойте мне. Давайте.

Изабель стиснула кулаки и до боли сжала зубы.

— Я не пою.

— Не потому ли, что ваш голосок такой же ангельский, как и у Невесты? Это уже догадка. Догадки становятся слухами, мадемуазель, а слухи люди так легко принимают за правду.

Изабель кипела от гнева, глядя на его хамоватую ухмылку. На самом деле, он раздражал гораздо её меньше до того