– Нам нужно вернуться назад. Сержант Оакс сказал, что я забил тревогу около 17.45. Значит, это наш исходный пункт.

Финн выпрямился на подлокотнике, будто ничего не случилось, и покачал ручкой над бумагой. Как быстро миновала вечность! – До этого я взобрался по тропинке из бухты и побежал к вам. Сколько мне понадобилось на это времени? Пять минут? Я ведь действительно бежал.

– Наверное, ты прав, – прошептала я, надеясь, что он не заметит дрожи в моём голосе.

Он отметил 17.45 минус пять. И рядом 17.40.

– То есть в это время я вышел из бухты.

Он смотрел на блокнот, лежавший на его колене, но мыслями уже вернулся в прошлое, в Бухту контрабандиста.

– Когда я увидела Рубинию Редклифф, лежащую на земле, я автоматически замедлил шаг, подходя к ней. Я заговорил с ней. «Миссис Редклифф, вам нехорошо? Вам нужна помощь?» Она не отвечала. Тогда я увидел её взгляд. Широко распахнутые глаза. И я понял, что она мертва.

– Какой ужас!

– Этот момент я не забуду никогда в жизни! – простонал Финн. – Это было так кошмарно.

Ему пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы прогнать мрачные видения.

– Этот путь к ней… Он показался мне бесконечным. Сколько мне понадобилось на это времени? Я не знаю.

– Может, пару минут? – предположила я.

Я взяла ручку из его руки.

«17.40 минус две минуты = 17.38», написала я и умудрилась сделать это аккуратно, несмотря на дрожь в руках.

– Значит, она уже была мертва около 17.38, – пробормотала я. – Сколько тебе понадобилось, чтобы спуститься к ней по тропинке? Минуты три?

Финн глубоко втянул воздух.

– Нет, дольше. Я не вполне был готов к разговору с ней и шёл довольно медленно. Я плёлся, пока совсем не остановился, чтобы поразмыслить в тишине над своими аргументами. Точно минут пять. Или даже семь.

– Окей, значит, 17.38 минус 7 минут. 17.31. В это время произошло преступление. Конечно, это не более чем предположение. Нам нужно убедиться: найти того, кто испытывал ненависть к Рубинии Редклифф, не имел алиби, скажем, между 17.25 и 17.40, а значит, в это время мог быть в бухте.

– Тебе нет равных, Эми. Думаю, с сегодняшнего дня буду звать тебя Джейн. В честь Джейн Марпл. Ты самая лучшая!

Он улыбнулся мне, и я охотно остановила бы время.

Глава 17

После того как Финн и я договорились встретиться вечером, чтобы выяснить, где во время убийства был следующий по значимости подозреваемый, Дункан Харди, я оставила его наедине с тысячами книг библиотеки Эшфорд-Хауса.

Тем временем солнце отвоевало своё место на небе и прогнало облака. Пчёлы с жужжанием перелетали с цветка на цветок, Перси шаловливо резвился рядом с моим велосипедом, а я с довольным видом крутила педали. Наши первые результаты расследования были уже заметны.

И Финн коснулся моей руки и крикнул мне вслед: «Увидимся позже, моя несравненная Джейн!» Моя несравненная Джейн! Ещё ни разу за всю мою жизнь мальчик, который казался бы мне милым, не давал мне ласкового прозвища!

И ни с одним другим, о ком бы я втайне мечтала, это не значило бы так много, как с Финном. Если использовать профессиональный жаргон детективов, это была однозначная улика, свидетельствующая о том, что я ему нравилась. И не просто потому, что в этот момент я оказалась единственной, с кем он мог обсудить дело Рубинии Редклифф, и кто бы ему помогал.

Мы промчались, наверное, почти половину длинной въездной дорожки к Эшфорд-Хаусу, когда нам пришлось уступить место едущему навстречу большому чёрному «Бентли». За ветровым стеклом, в котором отражалось солнце, я узнала шофёра лорда Эшфорда в униформе и подходящей фуражке. На заднем сиденье сидел сам лорд. Поравнявшись с нами, машина остановилась, и стекло беззвучно скользнуло вниз.

– Эми, как хорошо, что мы встретились! – поприветствовал меня лорд Эшфорд.

– Доброе утро, ваша светлость! – поздоровалась я в ответ.

– Судя по тому, как ты улыбаешься, сегодня, должно быть, действительно хорошее утро! – подмигнул он мне.

Он и понятия не имел, насколько был прав.

– Скажи-ка, что вы сотворили с миссис Майлз? – спросил лорд Эшфорд, и на моём личном небе тут же собрались облака и закрыли собой солнце. – Она сказалась больной. При этом её голос звучал так, будто она долго плакала. А Ситон говорит, он видел, как вы с Финном незадолго до этого выходили из её кабинета.

– Мы… мы… – пролепетала я. – Мне очень жаль!

– Подожди, я провожу тебя немного! – Шофёр услужливо выскочил из машины, почтительно снял фуражку и распахнул дверцу для лорда Эшфорда, который с благодарностью взялся за протянутую руку шофёра и, кряхтя, выбрался с заднего сиденья. С лицом, искажённым от боли, он держался за спину.

– Стареть не особенно весело, должен тебе сказать. Повсюду болит и щиплет, и эта лодыжка творит, что хочет! – При этом он смотрел на свою правую ногу, как на невоспитанную собаку, не желающую слушаться.

– Вы мне сегодня больше не понадобитесь, Фирт!

Шофёр кивнул, снова надел фуражку и покатил в величественной машине вверх по въездной дорожке в сторону Эшфорд-Хауса.

– Итак, что же случилось между вами и доброй Алисией? – настаивал лорд Эшфорд, пока мы шли вниз по посыпанной гравием въездной дорожке. Он опирался на свою трость. Я толкала свой велосипед. А Перси гонялся за дикими кроликами.

Моё сердце колотилось. Во-первых, потому что я неожиданно поняла, как по-дурацки я выглядела с нашими расследованиями, а во-вторых, я очень боялась реакции лорда Эшфорда, если я ему скажу, что мы с Финном расспрашивали Алисию Майлз о смерти Рубинии Редклифф. Как выяснилось, мои страхи оказались абсолютно беспочвенными. Потому что после того, как я исповедовалась ему во всём, что касалось наших расследований, он только посмотрел на меня своими добрыми глазами, в которых зажёгся весёлый огонёк.

– Неожиданная и очень трагичная смерть случилась в непосредственной близости от вас. Это событие – и тут я должен согласиться с вами – при хорошей фантазии может вызвать некоторые вопросы. Самым важным, конечно, является предположение: что, если это был совсем не несчастный случай? Будь я на пару десятилетий моложе и будь у меня летние каникулы, – он лукаво улыбнулся мне, – поверь мне, я стал бы первым, кто достал бы лупу, трубку и пальто-накидку[17], и отправился бы на поиски причины инцидента. Даже если это в какой-то мере бестактно. Ведь прошло так мало времени