В холле он застал остальных, а в дверях, как бы загораживая выход, стоял огромный комиссар полиции.

Удостоверившись, что все собрались, он дал команду приступить к обыску помещений. В ответ на протест Фрая, комиссар вытащил из кармана сложенную вчетверо бумагу и с нескрываемой усмешкой протянул ее: «Voila, Monsier». То была копия распоряжения префекта полиции, дающего право обыскивать учреждения, подозреваемые в коммунистической деятельности.

Между Фраем и комиссаром состоялся такой диалог:

– Это распоряжение на нас не распространяется, помещение не используется для коммунистической активности. У вас нет прав его обыскивать. Я не даю на это разрешение.

– Вот тут вы ошибаетесь. Используется и именно для коммунистической активности, и я намерен обыскать его сверху донизу.

– Мы протестуем и сохраняем за собой все права.

Последнюю формулировку Фрай заимствовал у юристов, полагая, что она остановит полицию. «Расскажете это судье» – отреагировал комиссар и поторопил с обыском.

Пока полицейские выполняли приказание, вернулись Данни с Жаном. Комиссар приветствовал Бенедита, используя его отцовскую фамилию: «А, месье, Унгемах, анархист». А когда Данни попытался протестовать, добавил: «Заткнитесь. Я запрещаю вам разговаривать. Я не обязан давать вам объяснения. Месье Фрай прекрасно знает, почему мы здесь». И поворачиваясь к Жану: «А вы, полагаю, Жемален? Я намерен обыскать и вашу комнату». И вернулся оттуда с книгой Сержа Рождение нашей силы. А Виктору заметил: «Месье Серж? Или мне следует звать вас месье Кибальчич?».

Данни хорошо запомнил эту сцену. Бретон вышагивал по комнате, возбужденно повторяя: «invraisemble, grotesque, extravagant»[39]. Виктор Серж устроился на стуле, с безразличным видом листая книгу. Лоретта спряталась за ним, стараясь быть спокойной. Теодора и Жаклин пытались утихомирить детей. Домработница, мадам Нуге, безмолвно примостилась в углу, а нянька Роза истерически твердила, что она ничего не украла. Служанка Мария застыла, заключив про себя, что попалась; вот, и ее отправят в концлагерь для испанских беженцев.

Пока один в штатском записывал имена всех присутствующих, другой, пригласив очередного постояльца, отправлялся с ним в его комнату на втором этаже.

Комиссар с инспектором производили обыск на первом этаже.

Улов был невелик. В комнате Сержа обнаружили маленький револьвер с перламутровой ручкой. Он всегда его носил с собой, опасаясь советских агентов. У него же отобрали пишущую машинку и рукопись Дело товарища Тулаева. «Серж – или мне следует называть вас месье Кибальчич? Это ваше настоящее имя, не так ли?» – не преминул в очередной раз прокомментировать находку комиссар.

Сомневаться не приходилось: за Данни и Виктором установлен надзор.

Вскоре рядом с маленьким лег и большой револьвер Бретона. У него же конфисковали и коллаж, сделанный из журнальных вырезок. Коллаж изображал петуха с надписью «Се sacre cretin de Petain»[40]. Находку квалифицировали как образчик противогосударственной пропаганды. Бретон попытался объяснить, что вышла ошибка, должно быть putain (шлюха), но на комиссара это не подействовало. «А петух?» – спросил он. «Это – спорное утверждение» – слабо защищался Бретон.

У Данни конфисковали журнал с военными записями, объяснив, что в нем содержатся позорящие французских офицеров заметки. «И вы еще работали в парижской префектуре! Опасный анархист. – осклабился комиссар – Вы за это ответите».

В комнате Фрая полицейский собрал все бумаги со стола, запихал их в портфель и с триумфом продемонстрировал собравшимся и секретарю, делавшему опись конфискованных вещей: «Документы на иностранных языках. Вероятно, революционная пропаганда». Он смог бы продемонстрировать и нечто более уличающее, не примени Фрай небольшой трюк. Вариан вспомнил, что уничтожая бумаги, забыл запрятать фальшивый паспорт. К счастью, пока очередь не дошла до его комнаты, он попросился в туалет и отправился туда в сопровождении полицейского. По дороге заскочил к себе якобы за носовым платком и успел забросить паспорт на верх шкафчика. Полицейский туда не заглянул.

Вернувшись вниз, Фрай смог избавиться и от содержимого своих карманов, попросив Лену отвлечь внимание охранника. Лена завязала беседу с полицейским, одетым в штатское, похвалила его костюм и попросила адрес портного. Тем временем Вариан подбросил дров в горевший камин и туда же последовали бумаги. Затем пришла уже его очередь морочить голову стражу порядка, дав Лене возможность очистить сумочку от нежелательных записей. Похоже, Фрай с товарищами успели приобрести первые навыки профессиональных подпольщиков

Но полной катастрофой для Центра мог обернуться обыск, найдись чемоданчик с сорока тысячами франков, накануне привезенными приятелем Мэри Джейн. В своих воспоминаниях она в подробностях описывает, как Жаклин Ламба мгновенно очаровала полицейского, а приятель тем временем спрятал деньги.

По окончанию процедуры, всех, за исключением детей, их матерей и служанок забрали в полицейский участок. По дороге комиссар вспомнил, что оставил на столе портфель Фрая с бумагами и послал за ним одного из полицейских. Тот, вернувшись, почему-то вручил портфель не комиссару, а его владельцу. Вариан не упустил возможности засунуть руку в портфель и вытащить оттуда рукопись Бретона, оскорбляющую правительство. Рукопись незаметно перекочевала к Лене, та спрятала папку на груди и попросилась в туалет. Оттуда довольная девушка вернулась со словами: «Сей шедевр больше не существует».

Полицейский участок постепенно заполнялся. Людей хватали на улице, в кафе, в учреждениях. В толпе собравшихся можно было обнаружить и клиентов Центра. Шла настоящая облава.

Весь вечер росли и множились всякого рода догадки и предположения. Никаких телефонных звонков, никаких посланий передавать не разрешалось. Право на вход имел только торговец, у которого можно было купить кое-какую еду.

Вся процедура ареста и обыска без соответствующего разрешения или постановления прокуратуры, отказ в консультации с юристом и прочие нарушения демократических свобод потрясли Фрая: «Для меня, воспитанного на англо-саксонских принципах и Римском праве, то было одно из самых удивительных и шокирующих происшествий в моей жизни».

В 11 часов вечера арестованных погрузили в грузовики, доставили в порт и разместили на пароход Синайя. Собралось по разным подсчетам от 600 до 1000 человек. Ночь задержанные провели на корабле. Женщинам отвели кабины 3-го класса, а мужчины расположились на палубе, там же и спали.

Наутро раздали холодный завтрак. К вечеру появились мальчишки, готовые за небольшую плату принести обед из соседних кафе. Фрай завернул записку консулу в 10-ти франковую купюру и, пользуясь суматохой, проник на трап. Когда жандарм-охранник отвернулся, он перекинул записку через борт на берег, справедливо полагая, что деньги привлекут чье-то внимание. Так оно и случилось. Через несколько часов принесли сэндвичи, с вложенной туда визитной карточкой консула.

На третий или четвертый день Фрай и Мэри Джейн смогли, наконец, добиться встречи с капитаном. По его словам, власти используют корабль как некую временную тюрьму для задержания ненадежных элементов на