Одну огневую точку я подавил довольно быстро — секунд за пять. Оба пулеметчика, что прятались за мешками с песком, словили своими глазами по пуле и больше высовываться и смотреть на белый свет, по «техническим» причинам, не смогли. А вот вторую огневую точку так подавить не получалось. И дело в том, что для её уничтожения, мне нужно было бы вернуться назад и по большой дуге обойти несколько домов. А такой манёвр, в моём состоянии было осуществить тяжело. Да к тому же и времени бы это заняло много.

Крикнул нашим бойцам, чтобы те пока не высовывались, а сам устроился в руинах дома, после чего сразу же занялся теми, кто стрелял по нам из ружей и пистолет-пулемётов.

Конвейер смерти вновь заработал. Я намечал первое попавшееся окно и начинал ждать. Через некоторое время немецкий пехотинец высовывался оттуда, получал пулю в голову или грудь, и я переключался на другой оконный проём.

Но вскоре я заметил один неприятный нюанс. После того как я уничтожил с десяток фрицев, вылезать из оконных проёмов они мало того, что стали значительно реже, так ещё и задерживались в поле видимости всего на мгновение. Быстро высовывались, производили выстрел и сразу же падали на пол, исчезая из прицела. Разумеется, паузы между своими выстрелами они делали неравномерные, и мне приходилось выжидать, не отвлекаясь на другие объекты, пока ожидаемая мной цель получит свою порцию свинца, и я смогу заняться другими камрадами.

Таким образом, уже через минуту боя процесс отстрела очень замедлился.

К тому же, появилась ещё одна проблема — в «зачищенных» окнах, стали вновь мелькать ведущие огонь солдаты противника.

Через пару минут я понял, что немцев в больнице много, и если я буду и дальше вести огонь с такой скорострельностью, то застрянем мы тут надолго.

Время шло, а наступление в нашем районе ответственности, полностью остановилось. Тяжёлого вооружения, которое могло бы поддержать нас при атаке, у нас не было. А единственный бронетранспортёр «Ханомаг», который мог бы прикрыть своим кузовом от вражеских пуль и обеспечить подход штурмовых групп, был в другой части города.

— Что ж, выхода нет! Придется, значит, брать решение этого вопроса на себя, — вздохнул я и, под удивлённый взгляд Апраксина, махнув на прощание неизвестному бойцу, что помогал мне идти по полю, прячась за развалины и стоящую на улице технику, пополз на четвереньках на штурм.

Глава 12

То чего нет

Да, я собирался, пользуясь рельефом местности и темнотой, незаметно подобраться к зданию и атаковать противника внутри. Другого выхода, чтобы освободить наших людей, что содержались в госпитале, я не видел. По мелькающим то тут, то там силуэтам немецких солдат, мне становилось очевидным, что немцы уже почти оклемались и вот-вот организуют централизованную оборону. А это означало, что потом шансов освободить живыми наших бойцов будет крайне мало или вообще не будет. Ведь, скорее всего, как только враг поймет, что ему не выбраться и его ожидает полный разгром, наши раненые будут убиты.

Дожидаться этой трагедии я совершенно не собирался, поэтому должен был действовать на опережение.

И я пошёл, а точнее сказать пополз на четвереньках, в атаку…

Но, сразу же что-то пошло не так… Моему решительному броску неожиданно помешала чья-то рука, которая схватила меня за забинтованную ногу в месте ранения осколком. От резкой боли я чуть не вскрикнул, но всё же нашёл в себе силы, а лишь заскрежетал зубами.

Повернулся через плечо и, увидев схватившего меня Апраксина, зарычал:

— Ты чего, дядя Рома, совсем ошалел? Отпусти! В бой мешаешь идти!

Раненый красноармеец замотал головой.

— Не пущу, Лёшка! Тебя убьют! Ты с ума сошёл⁈

— Да не убьют меня. Отпусти, говорю, — стал вырываться я.

— А я говорю: не пущу! Ты снайпер! Тебе надо отсюда бой вести! — настаивал тот, схватив обеими руками мою ногу.

— Это долго. А там, изнутри, я быстро управлюсь.

— А я говорю: нет! — продолжил он и, вероятно почувствовав, что не может меня удержать, крикнул: — Эй, кто-нибудь, помогите! Тут контуженный, головой тронулся. Помогите!

— Ты ещё вон того позови, — крикнул я, кивнув на сидящего в руинах здания бойца, который ранее мне помогал идти по полю.

— Кого? — явно не понял Апраксин. Обернулся и вновь крикнул: — Братки, помогите. Сил нет у меня его держать уже.

Неизвестный мне боец на помощь не двинулся, продолжая перевязывать себе рану. Зато откуда-то из-за угла выбежало два других наших красноармейца. В одном из них я узнал Садовского.

— Мишка, помоги держать Забабашкина. Он умом тронулся.

Появившиеся подползли к нам, и Садовский положил руку мне на плечо:

— Лёшка, что с тобой?

От такого глупого вопроса меня аж передёрнуло.

— Да это не со мной, а с вами что? — с негодованием сквозь зубы прорычал я. — Чего вы на меня накинулись всем скопом и в бой не пускаете? Двое на одного навалились, а ведь это нечестно! — в последней фразе я сосредоточил всю свою обиду и даже чуть не заплакал. А потом обратился к тому, кто мне помогал ранее: — А ты что сидишь⁈ Видишь же, что их больше! И не сильно ты и ранен, чтобы не прийти на помощь другу, ведь однажды ты же мне помог. Так помоги и сейчас! Оттащи Садовского! — боец покачал головой и показал на замотанную руку. Такое его поведение меня очень расстроило и я, набрав в лёгкие больше воздуха, крикнул: — Что ты машешь⁈ Я тоже ранен и ничего, воюю. А ты хрен ли расселся⁈ Да и вообще, почитай, что тут все раненые. Так что давай, бросай бинтовать себя и ползи сюда. Мне нужна твоя помощь!

Но мой случайный приятель лишь вновь слабо улыбнулся и продолжил заниматься своим делом.

Такое показное игнорирование меня крайне