Тут нужно заметить, что наше успешное наступление стало возможным в первую очередь потому, что немцы совершенно не ожидали атаки с запада, где уже несколько дней был их прочный тыл. А соответственно и войск в этой стороне города почти не было.

А два пропускных пункта, что захватчики успели оборудовать, так в каждом из них дежурило по пять человек, и до которых я смог дотянуться, мною были успешно нейтрализованы, благо на каждую группу хватало ровно одной обоймы.

Когда до города осталось около трёхсот метров, со стороны северо-западного КПП послышалась стрельба. Это означало, что наша механизированная группа вступила в бой.

Все отряды сразу же перешли на бег, и уже через несколько минут первые группы стали входить в город.

Я, следуя в рядах, наступавших почти последним, чтобы не демаскировать вектор наступления, за километр до города прекратил огонь. Однако винтовку не опустил, а принялся осматривать ближайшие постройки на предмет обнаружения возможных немецких наблюдателей или снайперов.

Однако всё было тихо. Мы приближались, а немцы, в прямом смысле, наше наступление проспали. И я надеялся, что так, почти без боя, шума и пыли, мы и завладеем городом. А потому, для меня было неожиданностью, когда неожиданно раздался всеобщий крик «Ура!», и сидящий за поводьями Апраксин, подхватив его протяжным «Но!», погнал лошадь во весь опор.

В темноте неожиданно прозвучавшие крики, вероятно, испугали лошадь, и та от неожиданности резко рванула вперёд. Да так, что моя многострадальная тушка, сделав сальто-мортале, улетела назад, и я, упав на землю, подвернул ногу, чуть не потеряв от боли сознание.

Мой отряд бегом шёл в бой, а прикрывающий их снайпер полз на четвереньках и своей руганью пытался привлечь внимание кучера с уносящейся вперёд телеги.

Глава 11

Город во тьме

Положение моё было, мягко говоря, незавидным. Ползти около километра на карачках — та ещё перспектива. И тут неожиданно меня кто-то подхватил под руку. Со стоном поднялся и посмотрел на бойца, пришедшего на выручку. Обычный красноармеец, только очень худой и лицо бледное.

— Давай помогу, — сказал он, повесив свою «мосинку» на плечо. — Перекидывай руку через шею, поведу тебя.

— А ты чего опаздываешь? — задал я резонный вопрос и облокотился левой рукой на него, держа винтовку в правой.

Тот отвёл взгляд и нехотя буркнул:

— Понимаешь, в последний момент живот прихватило.

— От страха, что ль? Первый раз в бой идёшь?

— Да нет. Повоевал уже, пока нас немцы под Новгородом не разбили. Просто сейчас, — он мотнул головой назад, — у немчуры, когда трофеи собирали, то заодно и галетами полакомились. И зря это сделали. И меня крутит, и ребят, наверное, тоже.

— Отравленные, что ль, немецкие «печеньки» оказались? Со слабительным? — хохотнул я, хотя уже догадался, что произошло.

И мои слова неизвестный мне бывший военнопленный, а ныне вновь боец РККА, сразу же подтвердил:

— Да нет, что ты, нормальные они были, вкусные. Но уже почти пять дней маковой росинки во рту не было, вот, думаю, из-за этого и прихватило. Страсть как болело. Вот только отпустило немного, — пояснил тот и спросил: — А ты почему не на телеге поехал, раз идти не можешь?

Я не стал рассказывать про случившееся ЧП, а отмахнулся:

— Неважно. Лучше давай, может, познакомимся? Тебя как зовут? — и тут же скомандовал: — Отставить! Стой!

Выцелил высунувшегося из-за угла дома, что стоял в полукилометре от нас, немецкого автоматчика и снял его метким выстрелом.

Затем дёрнул затвор и буркнул:

— Пошли.

Но красноармеец не двинулся с места, а застыл в нерешительности. Я повернулся к нему и, увидев его ошарашенный взгляд, вначале не понял, что происходит, а потом наконец до меня дошёл весь сюрреализм ситуации.

И дело тут было в том, что сопровождающий, в отличие от меня, никого в темноте не видел. И, соответственно, не мог он увидеть и цель, по которой я выстрелил. А это значит, что, представшая перед его глазами, картина была не только крайне необычной, но и фантастически неадекватной.

Ведь что он видел? Вот он ведёт хромающего бойца. Вот боец с ним довольно дружелюбно беседует. А потом, этот найденный посреди поля красноармеец, неожиданно требует остановиться, вскидывает винтовку и стреляет в темноту.

Любой нормальный человек тут же усомнится в здравом уме спутника. И мой сопровождающий, видимо, был именно таким — адекватным. А потому действие, которое я только что сотворил, очевидно, казалось ему самой натуральной невменяемой дичью.

Представив, что сейчас чувствует удивлённый сопровождающий, хохотнул, а затем, не сдержавшись, засмеялся во весь голос.

Когда же разогнулся, стараясь успокоиться, и увидел совершенно ошарашенный взгляд визави, меня вновь накрыл приступ истерики. И я сквозь смех и слёзы стал проговаривать вслух новую, только что пришедшую в голову мысль:

— Аха-ха! А теперь он ещё и ржёт как конь! Аха-ха-ха! Вообще, наверное, капец, а не зрелище со стороны! Аха-ха-ха!

И от понимания этого моё ржание уже и смехом-то было сложно назвать.

Однако моей радости находящийся в шоке боец не разделил. Он как-то смог прийти в себя, скинул с плеча свой вещмешок, достал оттуда флягу и, протянув её мне, предложил:

— На, браток, глотни, полегчает. Это я у немцев взял, вода.

Его слова меня вернули в реальность. Я посерьезнел, вспомнив, что происходит вокруг, но от воды отказался, сказав, что сыт по горло и так. А потому предложил не задерживаться, а продолжить атаку.

— Хорошо, только ты не волнуйся, — послушно закивал красноармеец и попросил: — И пожалуйста, ты не стреляй пока больше. Хорошо?

— Это почему? — удивился я, вытирая слезящиеся глаза куском болтающегося на голове бинта.

— Не стреляй, чтобы в наших не попасть. Ты ж ведёшь огонь в ту сторону, куда отряды пошли.