Я видел, что охрана концлагеря, не понимая, что происходит, и почему их камрады замертво падают тот тут, то там, уже пыталась навести оружие и начать стрелять по нашим попавшим в плен товарищам. Очевидно, они словно бы чувствовали приближение своего конца и были готовы забрать на тот свет как можно большее число красноармейцев.

Но я этого не мог допустить, а потому старался ускорить стрельбу, как только мог.

И уже через пятнадцать секунд, немецко-гитлеровский вопрос, на данном клочке суши, был полностью решён. Ни один из гадов в сторону военнопленных так и не успел выстрелить — все полегли с полными обоймами в оружии.

Как только произвёл финальный выстрел, осмотрел территорию, одновременно перезаряжая винтовку. Остановил взгляд на застывших в недоумении наших бойцах, и двумя выстрелами, срезав ветки над головами членов своего маленького отряда, подал знак, что теперь Воронцову можно выдвигаться.

Чекист всё правильно понял и, согласно плану, вместе с Садовским и Белякиным, на телеге, выехал к южным воротам лагеря.

Я же всю дорогу, пока они ехали, прикрывал их, наблюдая за возможным движением в местах, где ранее дислоцировались немцы. Я небезосновательно опасался, что в какой-нибудь из машин могут остаться живые или раненые солдаты противника, которые способны оказать сопротивление. Сейчас, пока наши люди были ещё не вооружены и перед огнестрельным оружием практически беззащитны, я должен был обеспечить полное прикрытие их.

Воронцов через пять минут подъехал к воротам и что-то прокричал осторожно направляющейся в его сторону небольшой (не более десяти человек) группе военнопленных.

Те подошли и, глядя на стоящего на телеге чекиста, что-то стали кричать ему в ответ. Тот им вновь что-то ответил. Военнопленные переглянулись, а затем, замахав руками, неожиданно бросились ему навстречу.

Не прошло и пары минут, как они, забрав оружие у лежащих замертво охранников, отворили ворота и столпились возле чекиста, который возвышался, стоя на телеге.

Всю эту удивительную картину увидели остальные военнопленные.

Секунда. Другая. И вот уже вся толпа побежала из середины поля к южным воротам.

Воронцов повернулся в мою сторону и рукой помахал мне, тем самым показывая, чтобы я приближался.

Я быстро спустился с дерева, сел в специально приготовленную для этого телегу и, с одним из ранее найденных красноармейцев, помчался к концлагерю.

Дорога заняла недолгое время, и вскоре я уже подъезжал к месту, у которого Воронцов давал указания стоящей и жадно вслушивающейся в каждое слово толпе.

— Товарищи красноармейцы, — громко, как мог, кричал чекист, — вы освобождены! Но расслабляться нельзя! Враг, что находится в Троекуровске, может опомниться и направить свои силы сюда.

— Правильно говоришь, гражданин хороший! — раздался громкий бас. — Валить отсюдова надо! Валить!

— Я не про это вам говорю! Куда бежать-то ты собрался⁈ — постарался перекричать его Воронцов.

— А известно куды — в леса! В них в родимые! — вновь прозвучали крики.

Воронцов покачал головой и постарался перекричать говорящих:

— А я говорю — нет! Нам надо держаться вместе!

— Да какой там вместе⁈ Так всех разом, скопом перебьют. Надо всем врассыпную! И тикать в разные стороны, тогда авось уцелеет кто! — не соглашались с чекистом некоторые освобождённые. — Так что, робяты, заканчивай митинг и айда в лес! Шустрее, а то немец прискочет скорова!

«Айда! Айда!» — поддержало его ещё несколько человек.

— Отставить! — закричал Воронцов и даже для острастки выстрелил из винтовки в воздух. — Отставить! Бойцы, слушай мою команду!

— Да кто ты такой⁈ Не слушайте его! Айда в лес! — вновь закричал какой-то смутьян.

Я этого подстрекателя увидел, приблизился к нему вплотную, скинул с себя плащ и, взяв за грудки, сказал:

— Посмотри на меня, товарищ, внимательно! Видишь, я весь в бинтах? — боец обалдел от такого зрелища, открыв рот, а я продолжил: — А всё потому, что отцов-командиров не слушался! И ты не слушался! А слушался бы, здесь бы не был! «Ферштейн⁈»

От моего обращения на немецком тот, которого я держал, впал в ступор.

А стоящие рядом с ним бойцы ощерились. И некоторые из них даже стали засучивать рукава.

— Ты немчура, что ль? А ну, размотайся и покажись! — стали настаивать они.

Я сжал кулаки, прекрасно понимая, что, скорее всего, драки сейчас будет не избежать.

И в этот момент из толпы раздался крик:

— Братва, ребята, да это же тот самый, легендарный Забабашкин! Тот, который разнёс немцев в пух и прах!

Я не знал, кем был узнан, но то, что обо мне уже слагали небольшие легенды, догадывался.

И тут в толпе военнопленных вновь началось бурление.

То тут, то там стали слышны негромкие возгласы: «Неужто он⁈» Да не может быть!' «Не похож». «Того пуля не берёт, а этот ранен». «А ты его видел?» «Издалека. Но тот вроде под три метра ростом был. А этот замотыш какой-то невысокий. И двух не будет».

Ну а через полминуты, когда криков: «Он — это! Весь израненный, но живой! Видите же, что он весь перебинтован. Так значит, он это! Говорю вам — он!», — стало много, меня, словно бы заправского актёра, схватили на руки и стали качать.

И, конечно же, после начала «качки», все мы дружно стали сразу же кричать.

Они кричали от радости, что столкнулись с легендой и что теперь освобождены, а я от боли, которая при этом признании заслуг была для меня, словно пытка.

Не знаю почему, но, вероятно, от шока, освобожденные пленные не сразу сообразили, зачем это легендарный я весь в бинтах. Но, к великому счастью, это уловил Воронцов и пришёл ко мне на помощь.

Он вновь выстрелил вверх, привлёк к себе внимание и, когда меня опустили на грешную землю, жёстким голосом просипел:

— Забабашкина принесите сюда. Ему нужен отдых, — а затем спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: — Командиры есть? Ко мне!

Сразу