четырех лет положение Екатерины в Англии улучшалось или ухудшалось в зависимости от того, насколько важен для Англии был в тот момент союз с ее семьей. Она буквально оказалась заложницей между отцом и свекром, пытавшимися обыграть друг друга, и ее жизнь превратилась в настоящий ад. Ее тяжелого положения было более чем достаточно, чтобы стать немым воззванием к любому молодому рыцарю.

Когда юный Генрих подрос, стало очевидно, что он одержим рыцарскими традициями, столь любимыми йоркистской частью его семьи, в частности дедом Эдуардом IV, на которого он был очень похож. Его энтузиазм разгорелся еще больше, когда в первые недели 1506 года случай привел к берегам Англии одну очаровательную гостью. Новая правительница Кастилии, сестра Екатерины Арагонской Хуана, и ее муж Филипп Бургундский плыли в Испанию, чтобы потребовать наследство Хуаны. Однако морской шторм спутал их планы и забросил их на побережье Дорсета.

Королева Хуана I Кастильская вошла в историю как Хуана Безумная – вероятно, это было не совсем справедливо, хотя она, несомненно, была одержима любовью и ненавистью к своему мужу. Больший интерес для юного принца Генриха (пока его отец пытался продавить выгодный договор с гостями, так неожиданно попавшими в его руки) представлял муж Хуаны Филипп Красивый, международная звезда рыцарских турниров. Король Генрих даже позаботился о том, чтобы по пути на встречу на высшем уровне в Виндзоре Филипп посетил Винчестер. Можно ли было лучшим образом произвести впечатление на европейское рыцарство, чем напомнить ему, что Тюдоры – наследники короля Артура?

В Виндзоре, который сам по себе был напоминанием о рыцарских фантазиях Эдуарда III, король Генрих произвел Филиппа в рыцари ордена Подвязки, а Филипп сделал принца Генриха рыцарем Золотого руна – бургундского ордена, основанного три четверти века назад. Позже, когда они вместе обедали, Генрих VII упомянул Круглый стол и выразил надежду, что стол, за которым они обедали, сам по себе будет достоин войти в историю, поскольку он сыграл роль в дружбе между двумя странами.

Когда Филиппу и Хуане, подписавшим договор с королем Генрихом, было разрешено возобновить путешествие, принц Генрих послал им вслед письмо, собственноручно написанное им на французском языке (именно этот язык он в дальнейшем будет нередко выбирать для своих писем Анне Болейн). В письме он «от всего сердца» желал здоровья Филиппу и просил писать ему «время от времени». К несчастью для Генриха, Филипп умер от лихорадки в сентябре того же года. Его жена отказывалась разлучаться с его телом, но реакция молодого принца была в своем роде не менее радикальной. Ничто, писал он Эразму Роттердамскому, не огорчало его так сильно после смерти его «дражайшей» матери: это событие словно «вновь открыло его рану».

Первой мыслью Генриха VII было осознание, что Хуана теперь может снова выйти замуж. Во время ее визита в Англию его поразила ее экзотическая красота (не меньше, чем ее наследство). Сообщение посла о том, что Генриха охватила «невероятная любовь», возможно, значило чуть больше, чем обычная дипломатическая риторика. Менее романтично другое заявление посла: англичан, похоже, не беспокоит возможное безумие Хуаны, тем более что оно никак не повлияет на ее способность рожать детей.

В сватовские игры втянули даже замкнутую по натуре Екатерину Арагонскую: в своих письмах к Хуане она описывает Генриха как «неимоверно страстного короля». Ухаживания Генриха за Хуаной придали фигуре Екатерины дополнительное значение. Более того, она успешно убедила своего отца Фердинанда в том, что вместо кучи послов, которые, по ее мнению, ничего для нее не делали (все домашние, как она выражалась, теперь носили лохмотья), ей самой следует овладеть дипломатическим шифром, чтобы читать его письма. Она фактически предлагала отцу самой стать его послом, при этом разрываясь между острым желанием обрести сестру и союзника при английском дворе и решимостью Фердинанда добиться, чтобы теперь именно ему, а не какому-то новому мужу Хуаны, достались ее земли.

В итоге Генрих VII так и не женился повторно. Состояние его здоровья уже давно давало серьезный повод для беспокойства. С годами он, казалось, становился все мрачнее – более скрытным, замкнутым и одержимым деньгами, все больше отчуждаясь от вечно недовольной йоркистской аристократии. Но аристократы-йоркисты, которых король-отец так стремился искоренить, вызывали совсем другое отношение у младшего Генриха.

Мысли о рыцарской романтике все больше занимали молодое поколение английских аристократов. Принц Генрих не был исключением: ничто на свете так его не увлекало, как состязания на рыцарской арене. А звездами турниров были именно лорды-йоркисты. Ему неохотно разрешали пробовать свое мастерство в «бегах на ринге», но отказали в возможности рисковать собой в бою. Однако и отец, и бабушка (теневая сила, в руках которой была сосредоточена реальная власть) были равнодушны к возможностям, которые открывали рыцарские турниры как в плане эффектного зрелища, так и для легализации режима Тюдоров и удержания бунтарских порывов класса воинов в границах рыцарского кодекса. По случаю визита Филиппа Бургундского, когда английские рыцари имели возможность сразиться на турнире с лучшими рыцарями Европы, Маргарет подарила внуку новую лошадь и седло, отделанное золотой парчой, чтобы он мог занять достойное место на турнире. Среди участников турнира выделялись «копейщики» – спутники-телохранители, которых нанимал король для сопровождения сына. Теперь, как и столетия назад, рыцарские турниры предлагали храброму и амбициозному молодому любителю возможность отличиться в бою.

Любой рыцарский турнир содержал элемент бунтарства – даже в связи с цветущим месяцем маем. В течение всего мая 1507 года проходил настоящий рыцарский турнир под председательством принца Генриха (ему уже почти исполнилось 16 лет, но его все еще не допускали к реальным поединкам) и его 11-летней сестры, принцессы Марии. Она рано проявила себя как настоящий адепт куртуазных идей: носила зеленое платье, украшенное цветами, велела называть себя «майской леди» и председательствовала на торжествах в качестве «суверенной дамы». На тематическом турнире, посвященном новому предмету любви, соперники носили зеленые одеяния, а рядом с принцем и принцессой стояло цветущее майское дерево, увешанное гербами. Возможно, участие в таких турнирах научит чему-то и Марию: возможностям и свободам, которые рыцарский кодекс мог предложить женщинам. Но по мере проведения этих поединков с мая по июнь власти все больше тревожило нараставшее насилие: оно выходило за рамки рыцарства. Одетые теперь в бело-синие костюмы, с покрытым белой эмалью сердцем между буквами R и H (Roy Henry – «король Генрих»), рыцари были вынуждены публично в стихах заявить о своей преданности королю и о том, что они всего лишь подражали примеру короля Артура и его рыцарей. Куртуазному сообществу, которое начало складываться вокруг молодого принца и принцессы, не могли позволить зайти дальше этого. Заметным участником тех поединков – как и любого другого турнира того времени