желая представлять, как и что Линкольн делает с кем-то другим. Тем более не тогда, когда на его губах оставались мои соки, а у меня между ног не проходило тянущее ощущение, вызванное желанием снова почувствовать его язык.

Наконец настала моя очередь. Я поспешила в уборную и удивилась чистоте, учитывая, что ею уже успело воспользоваться огромное количество народу. Я старалась себя подбодрить. Все хорошо. Даже прекрасно. У меня получится. Я как раз почти упускала этот этап жизни. В смысле, этап социализации…

Я покинула уборную и пошла по коридору. Толпа все разрасталась, и добраться до дальней части помещения, где общались Линкольн и Ари, казалось почти невыполнимой задачей. Из-за громыхающей музыки я не могла ни думать, даже дышать было сложно, и с каждой секундой чувствовала себя все более неуютно.

Пока я пробиралась между людьми, меня окружали размытые пятна лиц, а тела сливались, охваченные хаотичной энергией вечеринки. Несколько человек окинули меня оценивающими взглядами, словно я явилась в эксклюзивный клуб, и они знали, что мне здесь не место. Однако по большей части всем было плевать.

Наконец я преодолела последний ряд людей, отделявших меня от Линкольна, и остановилась, чтобы понаблюдать за ним.

Линкольн был окружен толпой поклонниц, красивых, едва одетых девушек, чьей единственной целью, само собой, было заполучить его или Ари. От взгляда на них у меня щемило сердце. Девушки практически цеплялись за него, хватая за рубашку и убирая прядь волос с его лица, если он поворачивал голову. Они не отрывали глаз и от его губ, словно испытывали искушение броситься вперед и украсть поцелуй.

Создавалось впечатление, что Линкольн и не подозревал об их существовании. Погруженный в разговор с Ари, он каждые пару секунд смотрел в сторону входа, будто ждал моего появления. Но поклонниц, по всей видимости, не волновало, что он не уделял им ни капли своего внимания. Они с радостью плескались в его золотистом сиянии и отчаянно надеялись, что он повернет голову в их сторону.

Так вот что будет, если я сдамся? Я стану очередной поклонницей, ждущей, когда он уделит мне время? Буду парить за пределами его орбиты, превратившись в блеклую луну, следующую за ярким солнцем?

Я стояла и смотрела, как девушки требовали его внимания, будто боролись за главный приз. Жар их зависти просачивался под кожу, а меня душили гнев и ревность. Глубина этих чувств меня удивила. Меня поразило, что каждая клеточка моего существа вопила заявить на него свои права, пускай я и была обычной девушкой, случайно оказавшейся в поле зрения.

– Монро, не выходи из комнаты, хорошо? Ни при каких обстоятельствах. Мне нужно работать, – резко сказала мама и с тревогой оглянулась, привлеченная смехом, разговорами и другими странными звуками.

– Хорошо, мама, – ответила я, разглядывая интерьер роскошной комнаты.

Обычно мама не брала меня с собой, но однажды присматривавшая за мной соседка переехала, и мама сказала, что ей выпала слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее. Что бы это ни значило.

Она закрыла за мной дверь, предупредив еще раз, и я села перед большим телевизором, который она включила. Крутили шоу, которого я раньше никогда не видела, и я просидела так несколько часов, полностью поглощенная «Минни Маус».

Но прошло слишком много времени, и у меня заболел живот. Мама сказала, что принесет что-нибудь поесть. Мы ничего не ели со вчерашнего дня, но она так и не вернулась. А я очень, очень проголодалась. Может, мне удастся тихонько улизнуть и перекусить на кухне, не попавшись никому на глаза. Все должно пройти хорошо. Это место настолько шикарное, что никто ничего не заметит.

Я осторожно открыла дверь и выглянула в коридор, освещенный неяркими лампами. Стало гораздо тише, чем раньше. Играла медленная музыка, из-за нее меня клонило в сон. Я осторожно прокралась по коридору и добралась до поворота, и вот тут музыка играла громче. Я преодолела половину пути, подошла к открытой двери и заглянула внутрь…

Повсюду были женщины. Их лица казались забавными, глаза остекленели, как у мамы, когда она принимала лекарство. Они все окружали нескольких мужчин, одетых в костюмы. Мужчины развалились в модных кожаных креслах, а женщины стояли на коленях вокруг них. Они гладили ноги мужчин, их грудь, целовали их в шеи. А мужчины игнорировали их, словно девушек там и не было. Они курили сигары и болтали друг с другом, будто ничего не происходило.

А потом я увидела маму. Она склонилась над одним из мужчин, и ее голова двигалась вверх-вниз на уровне его коленей, волосы прикрывали ее лицо. Мне стало страшно, в животе появилось странное ощущение, которое не имело ничего общего с голодом. Я хотела позвать ее, умолять забрать меня домой. Но что-то подсказывало, что этого делать нельзя. И потому я молча прокралась обратно в комнату, где мама меня оставила, а потом плакала, пока не заснула.

Мама пришла за мной только на следующий день.

Из мрачного путешествия по закоулкам памяти меня вырвал громкий женский смех. От отвращения скрутило внутренности. Я шла по тому же пути, что и мать. Я закончу, как она. Стану пешкой в руках человека, который бросит меня.

Я двинулась, чтобы уйти, и тут сильная рука схватила меня за локоть.

– Отстань от меня, – рявкнула я, охваченная паникой, и попыталась отстраниться.

– Монро, эй, это всего лишь я, – сказал Линкольн, и я застыла, посмотрев на его осунувшиеся черты, в его взгляде сквозило беспокойство. Он говорил низко и нежно, хотя вокруг грохотали басы, словно понимал, что я вот-вот убегу. – Ты в порядке, малышка? Кто-то что-то сделал?

Я покачала головой, борясь с желанием заплакать. Со мной что-то было не так. Засевшие внутри боль и страх казались слишком сильными. Кожа словно натянулась. Комната закружилась, а музыка и болтовня превратились в оглушительный рев. Сердце бешено колотилось, дыхание стало прерывистым, как во время панической атаки. Я чувствовала, что тону, задыхаюсь в море людей, окружавших меня.

Я отшатнулась, насколько позволяла его хватка, а моя голова кружилась, пока я изо всех сил пыталась сохранить равновесие. Ноги стали ватными, а тело дрожало от испуга и тревоги.

– Идем, милая, – успокаивал меня Линкольн.

Он заключил меня в свои объятия. Голос его звучал мягко и ободряюще. Я не могла ответить. Во рту пересохло, горло свело спазмом. Я силилась сделать глубокий вдох, но воздуха как будто не хватало.

Линкольн повел меня подальше от толпы, на балкон, и прохладный ночной воздух обволакивал меня подобно бальзаму.

– Все хорошо, – говорил он, продолжая меня