Шрифт:
Закладка:
– Думаю, поездка в Испанию пойдет ей на пользу.
– Тоже на это надеюсь.
– А вы как? – спросила Эстер.
Бакстер, не отрываясь, смотрел на огонь. Языки пламени уже дотянулись до камней сверху.
– Пока еще сам не понял. Если честно, беспокоюсь – дома уйма забот. Компания моя на рынке не так давно. Ищем свою нишу.
Бакстер сделал глоток кофе, согревающего и неожиданно сладкого.
– Я рад, что познакомился с семьей Софии, со всеми вами. Заодно немного отвлекусь от работы, побуду с Мией. – Спустя несколько мгновений он добавил: – Вкус изумительный. Вы добавляете сахар?
– Это café torrefacto, традиционный испанский напиток. Зерна кофе обжаривают с сахаром, и они покрываются глазурью. Понравился?
– С того момента, как я ступил на эту землю, мне нравится абсолютно все, что довелось попробовать.
Несколько мгновений Бакстер и Эстер сидели в тишине, которую нарушал лишь треск дров в камине. Как ей удается всегда быть невозмутимой? Бакстер даже позавидовал. Есть чему поучиться. Казалось бы, ему, человеку, которому удалось справиться с горем, похоронив лучшие воспоминания своей жизни вместе с телом жены, уже ничего не страшно! И все же он был эмоционально не готов к таким посиделкам с биологической матерью Софии в доме, где при других обстоятельствах могло бы пройти детство Софии. Его психотерапевт сейчас торжествующе сказал бы: «А я говорил! С горем так не работают. Кого вы пытались обмануть?» Но Бакстера голыми руками не возьмешь. Он парировал бы: три года – срок недостаточный.
Скоро проснутся Мия и Альма. И Бакстер решил воспользоваться возможностью задать мучающий его вопрос:
– Вы не против, если я кое-что спрошу? Только не обижайтесь.
Эстер улыбнулась, словно давая понять, что серьезные разговоры по утрам ее любимое занятие.
– Обидеть меня не так просто.
Он кивнул.
– В вашей семье знали о Софии?
Вопрос не застал ее врасплох.
– Я им рассказала все в начале года. Раньше о Софии было известно только моим родителям, и они унесли этот секрет с собой в могилу. Альма и Рудольфо узнали о ее существовании в мае, как раз перед тем, как я начала поиски.
– А почему вы затеяли поиски именно сейчас? – Бакстер брал пример с Эстер – не стеснялся поднимать неудобные темы.
Полено в камине упало, в разные стороны полетели искры. Пляска огоньков отразилась в ее глазах.
– Всю жизнь я прожила с чувством стыда за то, что бросила Софию. Пришло время исправлять ошибки. После смерти Хорхе я уже не боюсь, что он все узнает. Да, пришло время для… – Она неожиданно замолчала и бросила взгляд через его плечо. – В общем, пришло время.
Бакстеру стало любопытно, что заставило Эстер замолчать, и он повернулся в направлении ее взгляда. В той части гостиной, где была кухня, у стены стоял диван, напротив которого выстроились четыре стула. Над диваном висел огромный портрет дона Хорхе; глава семейства был изображен в темном костюме и красном галстуке. Казалось, он продолжал следить за всем, что происходило в гостиной.
У ее мужа было запоминающееся лицо, в его чертах читалась не только уверенность, но и властная натура. Бакстер вдруг осознал, что по сравнению с ним самим Эстер овдовела совсем недавно, и при этом он совершенно свободно говорил с ней о Софии, Мии и ее муже. Еще и года не прошло со дня его смерти.
– Мужа разозлил бы как факт ее существования, так и то, что я слишком долго скрывала дочь от всех.
Бакстер отпил кофе и сказал ровно то, что было на уме:
– Его смерть стала для вас трагедией.
– Мы оба знаем, что значит терять любимых.
Бакстер кивнул. Сколько раз, проснувшись вдруг среди ночи, он пытался обнять Софию!
– Однако, – заметила она, – у нас с Хорхе все было иначе. Случались в наших отношениях и непростые времена. Любить его было нелегко. – Бакстер уже догадался, вспомнив вчерашнюю стычку с Рудольфо за столом. – Конечно, мне больно, но, думаю, вас с Софией связывало нечто большее, и ваша рана глубже.
Бакстер был благодарен ей за эти слова. Любить друг друга сильнее, чем они с Софией, вряд ли возможно. Настоящая любовь проявляется в мелочах, в постоянной готовности угодить – завтрак в постель, подарки, которые попали в точку, жесты внимания и заботы. София, например, любила прятать в его футляре для гитары маленькие любовные записки, а он, в свою очередь, присылал ей орхидею всякий раз, когда уезжал на гастроли. Даже простое воспоминание о тех днях причиняло боль.
– Простите за вопрос… кто ее отец?
Эстер сильно сжала подлокотники, словно стул готовился к пуску.
– Мы вместе провели всего лишь одну ночь. Я училась на первом курсе в Кембридже. Испанец, родом из Саламанки. Я даже не знаю его имя. С тех пор мы никогда не виделись. Мне было восемнадцать лет; приехав из маленького городка, я впервые в жизни почувствовала вкус свободы. Мы с Хорхе к тому времени порвали отношения, и годом ранее он уехал учиться в Берлин. Других мужчин, кроме Хорхе, я не знала.
– И как Альма с Рудольфо восприняли эту новость?
Наконец она оставила подлокотники в покое.
– Ну а вы как думаете? Альма отнеслась более-менее спокойно. Рудольфо не очень. У него с Хорхе были сложные отношения, поэтому с детства опору и защиту он находил во мне. Конечно, новость ранила его чувства. По-моему, я разочаровала сына.
Бакстер как никто другой знал, что значит разочароваться в родителях, и даже посочувствовал Рудольфо. Обычно люди становятся такими мрачными, если пережили предательство.
– Я заметил. Он как будто не особо рад нашему приезду.
Эстер заерзала на стуле, как будто разговоры о сыне вызывали боль в спине.
– Вы здесь ни при чем. Ответственность за семью теперь тяжелым бременем лежит на нем, и из-за этого его иногда заносит не в ту сторону.
Было непохоже, что Рудольфо сильно горевал по отцу. Неужели он так разволновался из-за новости о Софии? Или Бакстер чего-то не понимал?
Его мучил еще один вопрос: как Эстер объяснила жителям города приезд гостей? Их появление незамеченным не останется.
И тут на улице просигналил автомобиль.
– А, Альберто приехал.
Пес вскочил на ноги, для порядка полаял и подошел к двери.
– Кто такой Альберто? – поинтересовался Бакстер.
Гримаса боли исказила лицо Эстер, когда она попыталась встать со стула.
– Позвольте помогу. – Бакстер
