к границам в качестве естественных разделительных линий. Тем более что политические границы с основными соседями Руси – Золотой Ордой и Великим княжеством Литовским – также были размытыми. На Западе по обе стороны от них проживало родственное по своему составу население, а на востоке их вовсе не было в силу особых отношений русских земель-княжений и ордынского государства. Может быть, поэтому сейчас мы наиболее остро воспринимаем появление виртуальных преград, которые по политическим причинам являются непреодолимыми, и стремимся решить эту проблему.

Для российской внешнеполитической культуры любые границы являются, во-первых, противоестественными, во-вторых, результатом политической воли, в-третьих, преодолимыми под воздействием встречной (возможно, более сильной) политической воли. Концентрация экспертных дискуссий на проблемах границ, разделительных линий, «занавесах» и пр., безусловно, укоренена в нашей политической культуре, так как Россия на протяжении нескольких сотен лет развивалась в рамках территориального распространения, не встречавшего топографических ограничителей. В России граница – это всегда продукт политики, а не действий Высшей силы, противостоять которой невозможно. А политика, как учит нас история отношений с соседними народами, представляет собой нелинейный процесс, в ходе которого возможен пересмотр даже кажущихся наиболее незыблемыми обстоятельств.

В результате творческого использования своей географии Россия – это страна, которая расположена в центре Евразии и при этом развернута сразу к четырем его важнейшим направлениям: к Восточной Азии, к Среднему Востоку, Ближнему Востоку и Западной Европе. А через Арктику – и к Атлантическому океану. Это является фантастическим ресурсом для развития внешних связей, но одновременно и ограничителем. Поскольку, когда у вас постоянно есть выбор, вы его не делаете никогда, да и не обязаны в силу своего географического расположения. Для России ни одно из географических направлений ее внешних связей не является вопросом выживания, необходимостью, а всегда остается выбором.

Любое внешнеполитическое партнерство мы оцениваем с точки зрения того, насколько целесообразным является именно выбор, а не жизненная необходимость развития отношений с тем или иным соседом. Это отличает нас от множества малых и средних государств, для которых внешние связи являются вопросом выживания и сохранения. Самый яркий пример – небольшие страны Восточной Европы. Учитывая существование могущественного экономического, культурного и силового российского полюса, их связи с Западной Европой легко интерпретируются там как единственный способ сохранения государственности, но в случае с Россией это не работает.

Особым было положение формирующегося российского государства в «мировых» геополитических реалиях XIV–XV вв. Географически колыбель современной российской государственности – Великорусский Северо-Восток – была расположена на наибольшем удалении от основных цивилизационных центров Евразии, где – от Западной Европы, Восточной и Южной Азии – кипела междоусобная борьба народов в разных ее проявлениях. Первоначальное расширение российской территориальной базы происходило вне пространства, куда распространялись силовые возможности ведущих держав, возникших в этих центрах. На западе единственными представителями Европы, с которыми нам приходилось иметь дело, были немецкие рыцари в Прибалтике, возможности которых не шли ни в какое сравнение с феодальными королевствами Западной Европы. Благодаря географии Россия соприкоснулась с «большой» Европой только после того, как сама приобрела значительные масштабы и возможности. Однако и после того, как при Иване III Русское государство начало становиться частью европейской политики, ему еще долго не пришлось иметь дело с самыми мощными державами Запада – Англией, Францией или Испанией.

По своему географическому положению Русское государство достаточно долго не сталкивалось с «вечными» противниками: все его грозные на первых порах соседи оказались стратегически слабы, не смогли создать крепкую государственность в самый решающий период истории, и никто из них не сохранился до настоящего времени. На Западе противником была Литва, глубоко периферийная для остальной Европы, на Востоке – неуклонно слабеющая и обреченная в исторической перспективе Орда. Поэтому первые дипломатические контакты с ближайшими могущественными державами – Священной Римской империей и империей Османов – устанавливаются только при Иване III, т. е. в конце XV в., когда сама Русь вошла в завершающий этап формирования единого государства и приобрела значительные территориальные масштабы.

Так что именно с географическим положением Русского государства связано то, что его участие в европейских или азиатских делах стало продуктом самостоятельного развития, а не объективных факторов, которые могли бы сделать это необходимостью. И, другими словами, Россия вступила в отношения с Западной Европой или Турцией потому, что этого требовали ее возросшие амбиции, а не будучи к этому вынужденной их давлением. В этом отношении она оказалась в более выигрышном положении, чем Китай или Индия, которые подверглись в XVIII–XIX вв. агрессии со стороны европейцев, будучи к этому совершенно не готовыми. Отметим, впрочем, что единственным соседом русских земель в первоначальный период формирования единого государства, с которым пришлось взаимодействовать не по своей воле, была Золотая Орда. В свою очередь, интенсивные отношения с Литвой, германским орденом в Прибалтике или Швецией стали продуктом становления и территориального расширения самой России.

В этом основное отличие России от крупных государств Европы, где в силу географии формирование государств в современных пределах было органически связано с процессами в их ближайшем окружении. На ранних этапах истории Россия также испытывала влияние соседей – Золотой Орды и Русско-Литовского, а затем Польско-литовского государства. Однако еще большее значение имели отношения между самими русскими землями-княжениями, сохранившимися после ордынского нашествия. При этом и в первом, и во втором случае окружение не сохранилось в качестве постоянного фактора российской внешней политики, а было поглощено Русским государством на протяжении нескольких сот лет территориальной экспансии. Позже упадок могущественных соседей обусловил то, что Россия, начав осваивать их прежние территории, «пришла» в Азию, а затем и в Европу, полностью сформировавшись в качестве суверенного государства в пределах проживания великорусского этноса в начале XVI в. К этому моменту Россия уже заполнила собой все доступное географическое пространство и включила в свой состав почти все народы, общение с которыми формировало ее исторический опыт внешней политики.

С точки зрения опыта участия России в международных делах это значит, что в силу географии страна появляется на европейском театре силовой политики уже состоявшимся государством, для которого европейский порядок был не фактором выживания, а источником человеческих, экономических и технологических ресурсов. Приобретение их на протяжении XVII–XVIII вв. привело Россию в большую европейскую политику, но даже самый решительный шаг по преодолению географии – перенос столицы на берега Балтийского моря – не смог существенно смягчить последствия удаленного положения и производного от него восприятия интересов. Не случайно такой яркий представитель исторической науки, как Доминик Ливен, объединяет культуру и географию в единый комплекс факторов, предопределивших наши отношения с Западом, «средневековое византийское наследие и географическое положение» для того, чтобы объяснить, почему Россия «никогда не впишется полностью в европейскую схему»