соседей на Балтике – Ливонского ордена и королевства Швеция. В ходе этой борьбы князья «дома Ивана Калиты» – потомки Александра Невского – неуклонно расширяли пределы своей власти при поддержке крепнущей городской общины Москвы. Хотя иногда, как это было в середине правления Василия I Дмитриевича (1371–1425), их держава оказывалась на грани поглощения более успешным соперником. Несколько серьезных противников одновременно, постоянная угроза войны с каждым из них формировали стиль внешней политики, сочетающий дерзость и способность склониться в условиях, когда добиться успеха было невозможно. Однако согласие с фактом своей слабости никогда не было основанием признать торжество противника и перейти в его власть. Сила неприятеля не становилась причиной того, чтобы согласиться с легитимностью его притязаний. Это стало за первые столетия мировоззренческим фундаментом того, что у других народов называется «большой стратегией». Практическую основу его заложили больше 250 лет противостояния такому могущественному противнику, как Золотая Орда, в отношениях с которым был приобретен наиболее значительный опыт жесткого и последовательного военно-политического маневрирования.

В сущности, каждое государство ориентировано на создание и распределение общественных благ, из которых основными являются безопасность и благосостояние. Первое означает свободу граждан от внешних вызовов и угроз их физическому существованию, второе необходимо для поддержания внутренней гармонии в обществе, его развития и процветания в тех пределах, которые являются возможными. Великие цивилизации Востока – китайская и индийская – представляют собой примеры государственности, основной целью которых является благосостояние: следствием его является внутренний гражданский мир. Там государство создается и функционирует для управления огромной массой людей, распределения необходимых ресурсов и организации коллективной хозяйственной деятельности. Поэтому настолько глубокой и важной в Китае является традиция государственной администрации – чиновничества как сообщества образованных людей, отвечающих за управление именно хозяйственной деятельностью.

То же самое можно сказать об англосаксонской цивилизации, в силу географического фактора всегда находившейся (Британии или США) в положении сравнительно гарантированной безопасности. Задача их правителей состоит в защите граждан друг от друга. А поскольку своей земли у них было мало, то и в создании условий обогащения за счет других народов. Земледельческие цивилизации Среднего Востока нуждались в государстве для распределения основного ресурса – воды, без которой была невозможна базовая хозяйственная деятельность, внутренний мир и спокойствие. В континентальной Европе задачей государства было поддержание мира между подданными и реализация их экономических интересов в отношениях с соседями. В условиях ограниченной территории это всегда выливалось в необходимость агрессивных войн за территорию и ресурсы. Европейская политическая цивилизация со времен античной Греции – это цивилизация войны, и не случайно история войн стала основным предметом для первых авторов – Геродота и Фукидида.

Мы видели в предыдущей главе, что пространственное размещение русского народа само по себе никогда не создавало стимулов для сильной государственности или нужды в ней как завоевателе новых территорий для растущего населения. Здесь не нужно было распределять ценные ресурсы – вода и дерево всегда были в избытке, как и пригодная для обработки земля. Основные культуры также не требовали коллективных усилий, сравнимых с тем, что нужно для, например, рисоводства. Тем более что убожество почвы постоянно толкало русского человека на свои «географические открытия», простор для которых был не ограничен ничем, кроме угрозы со стороны иноземцев. Поэтому для формирования русской государственности основным стимулом стало именно наличие агрессивных соседей, а из двух общественных благ всегда доминировала безопасность.

Более того, именно безопасность была тем, ради чего, собственно говоря, русскому человеку государство – «пастырь добрый, который жизнь свою отдает за овец», согласно определению епископа Вассиана в его послании Ивану III на Угру (1480) – только и требовалось. Все остальное он мог, да и сейчас может, сам с опорой на семью, ближайших родственников и друзей, небольшую общину, в конце концов. Тем более что география и ландшафт, как мы видели, только способствовали обособлению. Что, собственно говоря, народ и стремился делать вплоть до того момента, когда трагические последствия продолжения этой практики стали очевидны и последовала «божья кара» в виде батыевых полчищ. Теперь выхода не оставалось: в отличие от кочевых народов Великой степи русский человек является оседлым земледельцем.

Поэтому он не мог рассчитывать на то, чтобы просто уйти от опасности на новое кочевье за тысячи километров от места своего основного первоначального поселения. Именно из необходимости, а не естественных предпосылок хозяйственного или социального характера, вырастает функция государственности в России как военной организации русского народа. Парадокс нашей истории состоит в том, что функция обороны государства от внешних угроз в России должна была защищать своего создателя, где бы он ни находился, что вело, в конечном итоге, к расширению географических пределов государства. Исторически заложенное в русском человеке стремление к освоению новых земель вело к тому, что движение в заволжские земли и далее на Северо-Восток продолжалось даже в самые сложные годы татарской угрозы.

Л. Н. Гумилев в одном из своих трудов не случайно отмечает, что «ключевым периодом для понимания отечественной исторической судьбы является трехвековой период XIII–XV веков, когда русская действительность формировалась как результат наложения двух разных процессов этногенеза. Финальная фаза этногенеза Киевской Руси сочеталась с начальным, инкубационным периодом будущей России, и это сочетание придало столь трагическую окраску временам Александра Невского, Дмитрия Донского и Василия Темного»[170]. Далее мы увидим, как внешнеполитические события со второй половины XIII и до конца XV в. определили природу русского государства как военной организации населяющего его народа.

У этой природы три составляющие. Во-первых, самоидентификация государства (и государя) как защитника своей «паствы», но никогда не ее мудрого управляющего, как это принято в азиатских цивилизациях, или Левиафана, принуждающего к исполнению правил, как это было в Европе. Во-вторых, русская стратегическая культура полного подчинения войны политическим целям и обусловленный этим «оперативный кодекс» поведения в конкретной внешнеполитической ситуации. В-третьих, специфический «московский» способ ведения войны, уж коли убедить противника иными средствами оказалось на коротком отрезке невозможно.

Эти три составляющие природы «вооруженной Великороссии» стали продуктом внешнеполитического опыта, накопленного за 200 лет одновременно со становлением единой государственности в ходе конкуренции и сотрудничества русских земель-княжений. Среди них наиболее важное значение имели Москва, Тверь, Рязань и Нижний Новгород, взаимные отношения которых «определили дальнейший ход политической жизни Великороссии»[171]. А решающим с точки зрения как внутренней, так и внешней политики событием стала, конечно, победа на Куликовом поле в 1380 г., куда «пришли владимирцы, москвичи, белозерцы, ростовчане, суздальцы… а вернулись – русские»[172]. Сложно найти более точную, чем у Л. Н. Гумилева, характеристику смысла этого сражения, а тем более – масштабов взаимной связанности в России вопросов внутренней и внешней политики.

В сражении с