– Как поражение? Не может быть! – Ярцев изобразил на лице испуг.

– Может, может, мой дорогой Донадони. За эти пять дней вы отстали от жизни. О, мадонна! Бедный мой обоз… бедные мои трофеи…Сколько труда… – обхватив голову руками, проплакал Конти. – Узнай об этом Дроветти, посмеялся бы, негодяй…

– У него не будет повода смеяться над вами.

Конти тотчас очнулся, поднял голову:

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы не дослушали мой рассказ. Как только я смог ходить, я сделал вторую попытку спуститься в подвал. На этот раз успешную.

– И в чём успех? – спросил интендант, почувствовав интерес.

Вместо ответа Ярцев поставил на дубовый стол что-то аккуратно завёрнутое в атласный голубой платок; развернул – на столе красовался серебристого отлива небольшой ларец. Он раскрыл ларец и…

Конти мигом поднялся, шагнул к столу. Тут же достал из кармана френча приличных размеров лупу, с которой никогда не расставался, и начал рассматривать содержимое ларца.

Ярцев-Донадони наблюдал за ним. Ногу он действительно повредил, но в другом месте. Когда он с Михалычем и Луговым возвращались от своих, то нарвались на французский разъезд. Всё бы ничего: они были в гражданском и не вызывали подозрений. Но у Лугового не выдержали нервы – он выстрелил. Началась погоня и перестрелки. Пуля скользнула Ярцеву по голени правой ноги, порвала сапог, но кость не задела. От погони они ушли: дело происходило на узкой лесной дороге, и французы в глубь леса соваться не решились. Но для него, Ярцева, лёгким ранением это не кончилось. Его лошадь споткнулась, и он, падая, повредил ту же самую правую ногу. Еле дотянули до больничной избы в деревне, где лекарь Пётр тотчас сделал перевязку. А на следующий день срочно прибыл Витковский, который диагностировал, что ничего серьёзного с ногой не случилось: нужен покой и перевязки. Чтобы как-то оправдать пятидневное отсутствие, Ярцеву пришлось придумать «легенду» о падении в подвал. Не всё в ней было гладко, но для Чезаре Конти, вцепившегося взглядом в содержимое ларца, годилась любая «легенда».

– Чёрт возьми, да это же бриллианты! – воскликнул Конти, едва не выронив лупу. – А серьги-то… а кольца… золото!

– Именно так, мой полковник. Ваш Дроветти лопнет от зависти. Стоимость этого ларца с его содержимым намного превышает стоимость потерянного обоза.

Для интенданта корпуса Удино ничего не существовало вокруг, кроме раскрытого ларца. Как зачарованный, перебирал он драгоценности, не веря своим глазам.

– Донадони, вы же герой! – вдруг воскликнул он и, обведя комнату подозрительным взглядом, тихо произнёс. – Только тс-с… никому…

– Ну что вы… Стал бы я падать в подвал ради того, чтобы все знали вокруг. Кстати, думаю, что такие подвалы в этом захолустье ещё найдутся.

– Вы правы, вы правы… Только не сердитесь на меня, я погорячился.

Ярцев почувствовал, что и ему пора сказать то, о чём он хотел сказать:

– Дорогой Конти, вы в корпусе большой человек. Вам за ваши деяния ничего не будет. А про меня, скромного капитана, если узнают, могут отдать под суд. Поэтому прошу вас: никто не должен знать, где я был эти пять дней. Обещайте, что будете молчать.

– Обещаю, конечно, обещаю…

Конти совсем преобразился. Что-то мурлыкая себе под нос, он достал бутылку вина, куриную ножку и два куска хлеба, больше похожие на два больших сухаря.

– Прошу. Давайте, отметим наш успех.

Стакан вина Донадони выпил, но от еды отказался, сказав, что не голоден. Конти против такого отказа конечно же не возражал.

– Как будем делить? – забеспокоился он, пристально глядя на своего помощника. – Пополам?

«Тебе только доверься», – подумал Ярцев и, скрывая усмешку, сказал:

– Вы старший по званию, вам и решать.

Конти такой вариант конечно же устраивал.

– А знаете что, – молвил он тоном человека, решившего сложную математическую задачу. – Давайте не будем спешить с делением. Оставим ларец у меня в сейфе. Думаю, что здесь, в этом захолустье, мы ещё кое-что раздобудем. Вот тогда и поделим всё разом. Идёт?

– Идёт!

«Безделёжный» вариант оказался для Ярцева наиболее подходящим. Когда полковник Мещерин вручал ему этот самый ларец с драгоценностями, которые он с большим трудом отыскал для своего агента, Ярцев поклялся, что вернёт ларец и содержимое его в целости и сохранности. Так зачем же что-то делить?

Ярцев опустился на стул, снял сапог, закатал край штанины рейтуз.

– Сильно болит? – спросил Витковский, имея в виду рану.

– Терпимо.

– В том, что кость не задета, я убедился ранее. А вот то, что вас миновал «Антонов огонь» – считайте, что вам повезло. Три дня назад в больничной избе у меня под рукой не было антисептических средств, ограничился только промывкой. Но, похоже, Бог миловал.

«Антоновым огнём» в те времена называли гангрену. Гангрена была частым последствием огнестрельных ран, особенно в полевых условиях, когда вовремя обработать рану не представлялось возможным.

Витковский осторожно размотал холстовый бинт, потянул обильно пропитанную кровью корпию, которая служила вместо ваты.

– М-м… больно… – отреагировал Ярцев.

– Терпите, в бою и не такое бывает.

В это время дверь комнаты открылась, и на пороге появилась старшая сестра Витковского Магда. Как всегда, в строгом чёрном наряде; тёмные волосы гладко зачёсаны и собраны в пучок; взгляд непроницаем.

– Пан Эдвард, вас срочно вызывают к пану градоначальнику, – сухо, почти официально, сообщила она брату. – Его посыльный подъехал за вами и ждёт.

– А что случилось? – Витковский поднял голову, перестав рассматривать рану. – К чему такая спешка?

– Как сообщил посыльный, у пана Грабовского что-то с сердцем, – пояснила Магда и удалилась.

Доктор Витковский поднялся, развёл руками:

– Что ж, дорогой мой Донадони, придётся вас покинуть. Если у моего пациента что-то с сердцем – тут дело серьёзное. А вот ваше дело несложное. Перевязку закончит моя дочь.

– Она умеет?

– Умеет. Теперь она мой главный помощник.

– Теперь? А ранее?

– Ранее был Анджей, мой ученик и её суженый. Они были помолвлены, но год назад он умер от неизвестной болезни. Похоже,