атаковать его. Почему 18 числа июля, приближаясь к упомянутому селу Клястицы, не доходя до деревни Якубово за пять вёрст, открыл я корпус Одино, который из Клястиц шёл уже мне навстречу. Я атаковал его решительно и после упорнейших и кровопролитных сражений, продолжавшихся три дня беспрестанно от самого утра до ночи, наконец благодарение Всещедрому Богу и слава победоносным Российским войскам, победа над коварным и сильным врагом Отечества нашего нами одержана: корпус маршала Одино, состоявший из трёх лучших Французских пехотных дивизий, совершенно разбит, приведён в величайшее расстройство, ретировался в беспорядке и спасся только с помощью лесных мест и переправою через маленькие речки, на которых жёг и истреблял мосты.

Дивизионные командиры Легран и Вердиер оба ранены. Я его (корпус Удино) преследую к Двине в Полоцк. Сии трёхдневные сражения увенчали новыми лаврами Российское войско, и вверенный мне корпус мужеством и храбростью своею делал невероятные усилия. Всё, что ему противопоставлялось, батареи и сильные колонны, несмотря на жесточайшее и упорнейшее защищение неприятеля, опрокидывал и истреблял штыками и действием артиллерии… В плен взято до 3000 человек, в том числе 25 офицеров, два орудия, пороховые ящики, обоз…

Когда же погоню за Двину, то, оставя его (корпус Удино) по ту сторону, я намерен обратиться к корпусу маршала Магдональда, его атаковать и с помощью Божию и ободрённых духом через сей успех наших войск, надеюсь… от врага очистить назначенную мне операционную линию; и если это случится, тогда неприятельские войска должны будут отступить до Риги. С нашей стороны урон тоже не мал, особливо потерею храброго генерал-майора Кульнева, которому вчерашнего числа ядром оторвало обе ноги и он на месте умер; я сам также ранен в щёку близ виска пулею, но рана совсем не опасна».

В первоначальном варианте рапорта говорилось: «…Получил от отрядов моих и одного достойнейшего офицера, проникшего в стан неприятеля, известие…»

Однако полковник Мещерин убедил командующего не упоминать в рапорте об офицере в стане неприятеля.

* * *

Победа под Клястицами стала первой крупной победой русских войск в войне 1812 года. Особенная значимость её состояла в том, что она была достигнута в то время, когда армии Барклая-де-Толли и Багратиона продолжали отступать, уклоняясь от генерального сражения с превосходящими силами Великой армии.

Одним из первых, кто высоко оценил значимость Клястицкой победы, был Кутузов, командующий в ту пору Петербургским ополчением и хорошо понимавший значимость Санкт-Петербурга как столицы Российской империи.

Для французов поражение под Клястицами заставило переосмыслить ход кампании. Корпус Макдональда приостановил своё наступление на Ригу, а Наполеон вынужден был направить к Двине корпус Сен-Сира, ослабив тем самым главную армию. Тогда же французский император отдал приказ своим трём маршалам: прекратить наступательные действия против Витгенштейна и, удерживаясь на берегах Двины, охранять пути сообщения главной армии.

Вся Россия ликовала при известии о победе под Клястицами. Но самое большое впечатление победа оказала на жителей Петербурга и Пскова. Обстановка в столице была напряжённой; многие именитые семьи готовы были её покинуть. Наиболее ценные коллекции Эрмитажа в тревожные июльские дни 1812 года упаковали и вывезли на баржах в Петрозаводск. Одновременно Александр I приказал эвакуировать из Петербурга архивы высших государственных учреждений и «увезти на судах обе статуи Петра I, большую и ту, которая перед Михайловским замком, а также статую Суворова с Царицына луга». Победа в битве к Клястиц устранила все эти страхи.

Победа подняла авторитет Петра Христиановича Витгенштейна. Генерал-лейтенант Витгенштейн был награждён орденом Святого Георгия 2-й степени, а сам Александр I назвал его спасителем Санкт-Петербурга. От граждан Витгенштейн получил почётное звание «защитника Петрова града», которое впервые прозвучало в песне, заканчивающейся следующими словами:

– Хвала, хвала тебе, герой! – Что град Петров спасён тобой!

Появилось множество гравированных изображений генерала и эпизодов Клястицкого сражения. Жители Пскова, для которых победа под Клястицами устранила угрозу вторжения французской армии, хотели воздвигнуть памятник Витгенштейну. Эту почесть Пётр Христианович отклонил, заявив, что уже самая признательность псковитян будет служить ему всегдашним памятником.

Но до полной победы над Наполеоном было ещё далековато…

Часть третья

Полоцк

В комнате дома, где квартировал Чезаре Конти, пахло не то протухшей рыбой, не то копотью от нагара свечей. Переступив порог, Донадони-Ярцев брезгливо поморщился и осмотрелся. Интендант корпуса сидел в стареньком кресле, которое чудом выдерживало его немалый вес, и отрешённо смотрел куда-то вниз. Он походил на приговорённого к смерти, которому отказали в помиловании.

Ярцев, прихрамывая, осторожно шагнул навстречу и обратился с приветствием.

– Обозы… они захватили наши обозы… – вместо ответа на приветствие пролепетал Конти и вдруг, резко поднявшись, так что заскрипело кресло, заорал: – Где вы пропадали 5 дней, чёрт вас побери!

Комната была намного меньше располагавшегося в этом же доме полуподвального помещения, где они с Конти сортировали награбленные ценности. Обстановка комнаты включала кровать, дубовый стол, кресло, полку, на которой хранилось неизвестно что, и два стула. На один из них и присел устало Ярцев.

– Зачем вы так, полковник. Я, право, не заслуживаю подобного отношения к себе, – с обидой в голосе произнёс он.

Конти хотел было снова наорать, но Ярцев опередил:

– Я всю ночь… слышите, всю ночь пролежал в холодном погребе! Пролежал, не смея пошевелиться, ради нас с вами.

Конти привстал, вопросительно глянул на своего помощника:

– Что значит, пролежал? Кто вас туда засадил?

– Я сам себя и засадил.

– Что за вздор? Объяснитесь.

Ярцев стал рассказывать согласно заготовленной ранее «легенде» о том, что, спускаясь в подвал в поисках спрятанных драгоценностей купца Ухова, споткнулся, полетел вниз и сильно ударился обо что-то острое и потерял сознание:

– Свеча погасла, и я очутился в полной темноте. Я кричал, звал на помощь, но этот мерзавец Еремей, как всегда, был мертвецки пьян. И только днём, когда рассвело, Еремей изволил пробудиться и на мой крик спустился в подвал, чтобы наконец-то помочь мне подняться. На моё счастье в соседнем доме проживает доктор Витковский. Он в оставшиеся четыре дня и поставил меня на ноги. Как видите, я цел, могу ходить, хотя нога всё ещё болит.

– Сочувствую, – буркнул Конти. – Но мои потери намного