– Это была ошибка, – поспешила выпалить я. – В августе я глупо повела себя с парнем, которого едва знала, и вот теперь пробуду здесь, пока не родится ребенок, потому что мои родители не хотят, чтобы кто-нибудь узнал, что со мной случилось. Так что лучше бы и ты никому об этом не рассказывал.

Он снова принялся обвивать елку гирляндой.

– Я и не собирался. Но разве люди не поймут, что случилось, когда увидят, как ты гуляешь с малышом?

– Я отдам ее на удочерение. Родители уже все уладили.

– Ее? А это она?

– Понятия не имею. Но мама считает, что будет девочка, потому что, по ее словам, в нашей семье рождаются только девочки. Ну, то есть у мамы четыре сестры, у папы три сестры. У меня двенадцать двоюродных сестер и ни единого брата. И у моих родителей две девочки.

– Здорово! – воскликнул он. – А у нас в семье все мальчишки, если не считать моей мамы. Ты не подашь мне еще гирлянду?

Смена темы ошеломила меня.

– Подожди… и ты больше ни о чем не спросишь?

– О чем, например?

– Даже не знаю. Как это было и так далее.

– Техническая сторона мне понятна, – невозмутимо отозвался он. – Ты уже сказала, что едва знала того парня, что совершила ошибку и что отдашь ребенка на удочерение, так о чем тут еще говорить?

Мои родители, узнав о случившемся, наговорили гораздо больше, а с точки зрения Брайса, видимо, подробности не играли роли. Растерянная, я подала ему следующую гирлянду.

– Я не такая уж плохая…

– А я и не думаю о тебе плохо.

Он продолжал ходить вокруг елки, к этому моменту обвитой гирляндами до половины высоты.

– Но почему все это тебя не тревожит?

– Потому, – ответил Брайс, продолжая развешивать по веткам лампочки, – что то же самое случилось с моей мамой. Она забеременела, когда была еще подростком. Разница лишь в том, что мой отец женился на ней, и на свет появился я.

– Это тебе родители рассказали?

– Им не пришлось. Я знаю дату их свадьбы и дату своего рождения. Подсчитать было несложно.

Вот это да, подумала я. И задалась вопросом, известно ли все это тете.

– Сколько было твоей маме?

– Девятнадцать.

Разница в возрасте казалась незначительной, но она все же была, даже если Брайс так не считал. В девятнадцать лет человек уже взрослый, к этому времени он обычно успевает закончить школу. А Брайс, развесив очередную гирлянду, заговорил о другом:

– Давай отойдем и посмотрим, что у нас получилось.

Издалека оказалось проще заметить пробелы или места, где скопилось слишком много лампочек. Мы подошли к елке, поправили гирлянды, снова отступили, всмотрелись, опять поправили, и каждый раз, когда мы шевелили ветки, по комнате расплывался хвойный запах. Мелодии Бинга Кросби создавали звуковой фон, по лицу Брайса скользил отсвет разноцветных огоньков. В тишине я гадала, о чем он на самом деле думает и действительно ли такой дружелюбный и отзывчивый, каким кажется.

Потом мы принялись украшать лампочками верх елки. Эту работу взял на себя Брайс с его ростом, а я стояла и наблюдала со стороны. Наконец мы оба отступили и критически оглядели результаты своих трудов.

– Ну, как тебе?

– Красиво, – ответила я, хотя думала совсем о другом.

– Не знаешь, найдется у твоей тети звезда или ангел, чтобы водрузить на верхушку?

– Понятия не имею. И… спасибо.

– За что?

– За то, что не доставал расспросами. За то, что так терпимо отнесся к причинам моего приезда в Окракоук. И согласился побыть моим репетитором.

– Тебе незачем меня благодарить. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я рад, что ты здесь. Зимой в Окракоуке бывает скучновато.

– И не говори.

Он рассмеялся.

– Так ты тоже заметила, да?

Впервые за все время с его прихода я улыбнулась.

– Бывает и хуже.

Через минуту вернулись тетя Линда и Гвен, заахали при виде елки в гирляндах и разлили по стаканам эгг-ног. Попивая его вчетвером, мы увешали елку игрушками и мишурой, поместили на верхушку ангела, который хранился в коридорном шкафу. Вскоре дерево приобрело праздничный вид. Брайс отодвинул его на прежнее место и подлил воды в подставку. Потом тетя Линда угостила нас витушками с корицей, купленными в магазине, и хотя свежестью они уступали ее булочкам, мы с аппетитом умяли их, разместившись за столом.

Было еще не очень поздно, но Брайсу пришло время уезжать, ведь тетя Линда и Гвен так рано вставали. К счастью, он, видимо, знал об этом, отнес свою тарелку в раковину и попрощался, отступая к двери.

– Еще раз спасибо, что пригласили меня, – сказал он, взявшись за дверную ручку. – Было так весело.

Я не поняла, что он имеет в виду – украшение елки или время, проведенное со мной, – но меня все еще не покидало облегчение оттого, что я рассказала ему правду о себе. И что он более чем по-доброму отнесся ко мне, узнав обо всем.

– Я была рада тебе.

– Завтра увидимся, – тихо произнес он, и в его словах послышалось что-то очень похожее на обещание и возможность.

– Я ему сказала, – сообщила я тете Линде позднее, когда Гвен ушла. Мы переносили пустые коробки из гостиной в коридорный шкаф.

– И что же?

– Он и так знал. Догадался сам.

– Он… очень смышленый. У них вся семья такая.

Когда я ставила коробку на пол, пояс джинсов врезался мне в живот, и стало ясно, что остальные брюки мне уже малы.

– Похоже, мне понадобится одежда побольше.

– А я как раз собиралась предложить поход по магазинам после церкви в воскресенье.

– Ты заметила?

– Нет, просто время уже подходит. Пока я была монахиней, мне часто приходилось водить за новой одеждой молоденьких беременных девушек.

– Как думаешь, можно подобрать брюки так, чтобы мое положение не слишком бросалось в глаза? Да, я понимаю, что все равно о нем станет известно, но…

– Зимой скрыть беременность довольно легко – благодаря свитерам и курткам. Сомневаюсь, что кто-нибудь заметит твой живот до марта. А может, даже до апреля, и как только он станет заметным, ты сможешь пореже появляться на людях, если захочешь.

– Как думаешь, другие тоже догадались? Как Брайс? И теперь сплетничают обо мне?

Тетя, похоже, старательно обдумывала свой ответ.

– Мне кажется, твой приезд вызвал прилив любопытства, но напрямую меня никто не расспрашивал. А если попробуют, я объясню, что это личные дела. Никто не посмеет допытываться.

Мне понравилась решимость, с которой она намеревалась оберегать меня. Взглянув в сторону своей комнаты, я вспомнила фразу, вычитанную утром у Сильвии Плат.

– Можно один вопрос?

– Конечно.

– Тебе когда-нибудь казалось, что ты совсем одна?

Тетя опустила глаза, на ее лице возникло странное выражение.

– Постоянно, – еле слышным шепотом ответила она.

Не стану утомлять вас подробностями первой недели, потому что ее дни прошли почти одинаково, менялись только изучаемые предметы. Я