– Ну да. Если Ганбата Русопольских, то она – Потапова, – пожала косичкастая плечами.

– А вот тебя лезть в это вообще не просили, – на автомате огрызнулась Гена. Троица снизу на нее уставилась, и сделалось как-то неуютно, хотя виноваты были они. – И нечего так смотреть.

– Гена, а ты не хочешь погулять? – осторожно спросил Ганбата.

– Нет! – отбрила та и легла обратно. И тут же мысленно чертыхнулась: так новенькой, которую хотелось поразглядывать, оказалось совершенно не видно, а вставать снова было бы слишком тупо.

– Если что, мы обидеть не хотели, честно, – продолжал вампиреныш, – но деваться мне некуда, а в другие комнаты нас Тимофей Иванович не пустит, сама слышала.

«Ничё не слышала, – подумала медведица. – Но вам, пожалуй, про это знать не обязательно. И вообще, надо как-то спуститься под благовидным предлогом».

– Ну и сидите тут тогда, а ко мне не лезьте! – рявкнула она в ответ.

«Блин, не то!»

– Как скажешь, – отозвался вампиреныш. – Насколько я понял, девочки сейчас пойдут интернат смотреть…

– Не, мы вечером, когда солнце сядет, – отмахнулась, к радости Гены, Пандора. – Как раз покажем Кате всё и вместе ко мне пойдем. Твоя вассал, если захочет, сможет к нам присоединиться.

– Не имею ни малейшего желания.

«Имею! Имею, блин!»

Гена привыкла спорить и отказываться, и слова срывались с губ быстрее, чем мозг успевал дернуть стоп-кран. К тому же Дора чем-то неуловимо бесила, почти нарываясь на драку. Но при этом новенькую – первую увиденную настоящую девушку ее возраста из плоти и крови – очень хотелось разглядывать, и, лежа на кровати, медведица судорожно пыталась придумать хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. Желательно еще и гордость не растоптать бы при этом. К счастью, вселенная не иначе как сжалилась, ибо на этаже снова зазвучали шаги, а дверь комнаты открылась, и на пороге нарисовалась какая-то взлохмаченная женщина с тетрадкой. Гена пару раз видела ее в столовой, значит, из преподавательского состава, но кто – медведица не знала. Та, однако, вообще не тратя времени на объяснения, насела на Пандору:

– Надеюсь, ночью я вам помогла? Видала, как шандарахнуло? Я поняла, что делать! Мы можем справиться. Точнее, я могу справиться. Но есть нюанс.

– Привет, Ирина! – традиционно радостно отозвался Ганбата, отлипая от «Сладких небес». – Помощь мне не помешает, без Сашки с Сайонджи вообще неясно, чё делать, мы уже все перепробовали.

Та помахала ему рукой. Очередная подруга Пандоры, что ли? Скольких она планирует с ним перезнакомить? Тоже дочка подхалимов? Косичкастая поспешила представить девушек друг другу:

– Ира, это Катя, моя… вассал. Катя, это Ира. Как ты помнишь, среди друзей моих родителей водились и такие, от которых буквально кровь в жилах стыла. Ира из той оперы.

Ученица и дамочка с тетрадкой оценивающе друг друга оглядели, пришли к какому-то выводу и почти синхронно кивнули в приветствии. Дора продолжила:

– Там наверху Гена, вассал Ганбаты, – и многозначительно посмотрела на Ирину. – Можешь вкратце рассказать свою идею?

– Могу. Тебе она вообще не понравится, но вариантов нет, – развела руками пришедшая. – Я подняла старые записи – очень старые, местами даже опалившиеся, если ты понимаешь, о чем я. Чего б там наш общий знакомый ни думал, он все-таки не специалист по горячим женщинам, и шанс у меня есть. Просто очень призрачный. И для него надо то, чего лучше не делать.

Пандора задумчиво посмотрела на Ганбату, Катю, глянула в окно и, приняв какое-то решение, уточнила:

– Что именно тебе нужно?

Пришедшая снова развела руками, словно объясняла очевидное:

– Все банально, Дора. Если хочу выжить – я должна писать.

Глава 9. Прогресс любой ценой

У меня опускаются руки. Постоянно. Каждый день. Но потом я вижу тебя, вспоминаю ту даму из кофейни, которая меня ненавидит, и на сердце сразу становится теплее. Вы двое живые, очень живые, вопреки всему. И я сам становлюсь живым.

После возвращения из АСИМ Богдан Иванович изо всех сил старался вести себя как прежде, но, с учетом обстоятельств, стоило ему это изрядной толики самообладания. Задумчивая Татьяна, отвлекавшаяся от своих мыслей только ради очередной замены его нормального кофе собственным, по вечерам составляла теперь патриарху компанию – казалось бы, радуйся, но изнутри вампира грызли обреченность и волнение. Им нужно поговорить. Если он и вправду собрался претендовать на ее время и расположение, то обязан подать голос и затронуть тему, которой много лет старательно избегал.

«Я уж молчу про щедрые покупки твоего папаши».

Татьяна тоже слышала слова сестры, и Богдан Иванович гадал, придала ли она им значение, или причина молчаливого созерцания русалкой города крылась в ином. Будь его воля, он бы и дальше обходил прошлое стороной, но…

«В итоге ты решил остаться или сгореть на пути к чужому светлому будущему? Не хочу намекать, Богдан, поэтому скажу прямо: судя по текущим поступкам, ты очень хочешь жить, но совершенно забываешь – в одиночку не протянет никто».

Да, кажется, именно тогда он и попытался возразить. Удивительная все-таки штука – подсознание: патриарх явственно помнил огромную волну, вдавившую его в песок, и сопровождавшие это ужасающие ощущения удушья и агонии в легких. Конечно, с самого «рождения» вампиром потребности в кислороде он не испытывал, а лишь прилежно шевелил грудной клеткой, дабы собеседники не заметили подвоха. Особенно сей навык пригодился в эпоху, когда высший менеджмент повально увлекся НЛП[1]. Еще бы, проблем не избежать, если каждый второй пытается подстроиться под твое дыхание, а у тебя – хоп! – и нет никакого дыхания. С тех пор востребованность столь искусного притворства постепенно спадала, но по старой памяти и сам Богдан Иванович симулировал работу легких, и сотрудникам постоянно об этом напоминал. А в том закутке сознания, куда его затащило воспоминание Марго, дыхание казалось вовсе не таким уж и ненужным конструктом. Она списала это на память тела – и пожурила его за полное игнорирование оной. Там вообще был длинный список доработок.

Патриарх скользил глазами по документам, ожидая своего секретаря, и старательно думал о другом. Насколько ему помнилось, в мировой политике идея замалчивания неудобных вопросов применялась с завидной регулярностью. Мало ли что натворили наши предшественники, мы не несем за это вины, потому всей страной сделаем вид, будто никаких спорных моментов не было, – и далее длинный список условных подписантов. Однако сам Богдан Иванович видел принципиальную разницу между принятием на себя вины за ошибки прошлого и признанием самого факта наличия оных. Последнее, казалось ему, не влекло за собой первое, но позволяло протянуть руку затаившему обиду соседу и хотя бы попытаться снизить вред.

Хотя в конкретном случае не то что снизить – его и описать-то невозможно…

Раздался вежливый стук, и после разрешения войти в кабинет протиснулся огромный бугай в костюме с иголочки – Марат, бессменный секретарь патриархов мужского прайда, служивший еще ныне отошедшему от дел отцу Богдана Ивановича, Ивану Карловичу, а оттого очень радовавшийся смене работодателя. Дежурно поприветствовав, мужчина сел за стол напротив, открыл казавшийся игрушечным в его руках макбук и не без труда уместил пальцы на тачпаде.

– Получил ваше письмо, материалы собрал, готов к обсуждению, – отрапортовал он, привычно стрельнув глазами за ухо начальника в угол комнаты. Да, жучки Ивана Карловича на месте и работают как часы. Дом, милый дом.

– Спасибо, Марат. По моим данным, вы максимально близки к тестовому запуску прототипа. Какие ставите сроки готовности корабля в случае успеха?

– Именно это хотел с вами обсудить, Богдан Иванович, – закивал секретарь, бодро открывая файлы и выводя на проектор безупречно-цветные графики, словно кричавшие: «Мы растем! Все супер!» – Недавно удалось переманить нескольких ведущих инженеров Маска – плюс появились первые данные исследований в области использования нейросетей для разработки композитных материалов… По моим оценкам, если ранее на создание полнофункционального прототипа нам требовалось порядка пяти лет, то сейчас скорее три.

Да, не обманула Марго. Сроки и вправду начали поджимать.

– Это, безусловно, восхитительные новости, – отозвался патриарх с профессиональной улыбкой бобра, собравшегося перегрызть колючую проволоку. – В таком случае надеюсь окончательно прояснить волновавший меня вопрос о возобновлении ныне закрытого проекта «Ундина». Правильно помню, что Иван Карлович лично его контролировал, а вас назначил ведущим аналитиком?

– Все так, Богдан Иванович, – старательно закивал Марат. Семь кивков – как семь смертных грехов. Значит, возмущен. Три – доволен. В условиях тотальной слежки патриарху с секретарем порой приходилось использовать совершенно детские приемы.

– Тогда позвольте уточнить пару моментов, –