линию.

– Быстро одевайся, Мэри, и ешь свой завтрак. Поторапливайся.

Если бы они успокоились, я бы собралась быстрее, но вместо этого они суетятся и цокают, поэтому я становлюсь неуклюжей, а руки – неловкими. Едва успеваю натянуть платье через голову, как мы выходим в коридор. Недоеденный сухарь я оставляю на кровати.

Они ведут меня вниз. Подбородок говорила о докторах. О нескольких. Возможно, они боятся, что я нападу на них. Всегда безопаснее держаться вместе. Каждой твари по паре, как в ковчеге. Будто я могла бы напасть на Диаманта. К тому же у меня не получится двигаться быстро, чтобы причинить кому-нибудь вред, даже если бы я захотела. Врачам не стоит бояться меня сегодня утром. Мне едва хватает сил, чтобы поднять руку, а для нападения нужна энергия. Уж я-то знаю.

Мы снова спускаемся на первый этаж, и какое-то время мне кажется, что мы направляемся в кабинет Диаманта, что это слово «доктора» во множественном числе было просто оговоркой, но мы проходим мимо его двери и движемся дальше – по темному коридору. Пульс учащается. Я уже была здесь раньше. Зрение затуманивается, уши закладывает. Я наклоняюсь, упираясь ладонями в колени.

– Что с ней теперь? – бросает Подбородок.

– Тихо! – Слива принимается гладить меня по спине. – Ну что ты, Мэри, это ведь всего лишь доктора.

Всего лишь доктора. Да, лишь доктора.

Из-за соседней двери доносится голос Диаманта на повышенных тонах.

– …всего лишь овощем, когда я пришел сюда. Ради всего святого, да она была в состоянии ступора!

Диамант здесь. Все будет хорошо. Я поднимаю голову, делаю глубокий вдох.

– Ну вот, – кивает Слива. – Вот и умница.

Санитарки обмениваются взглядами, затем разворачиваются к двери.

Подбородок стучит. На мгновение наступает тишина, а затем:

– Войдите.

Дверь распахивается. Сердце замирает. Мне знакома эта комната, это окно без решетки, выходящее на кустарник, этот толстый ковер, напоминающий болото под ногами.

– Сейчас будет что-то плохое? – Мой голос звучит иначе, в нем слышна дрожь.

– Нет. – Диамант стоит спиной к горящему камину, кулаки вытянутых рук сжаты, он похож на мальчишку, готового к драке. – Все хорошо.

Я не верю ему. Его губы от напряжения побледнели, края ноздрей тоже совсем белые. Если все хорошо, то почему на каждой его щеке горит синюшно-красное пятно? И почему Подбородок и Слива исчезли? Уомак сидит в кресле, его лицо скрыто пеленой табачного дыма.

Прямо у меня под ногами на ковре виднеется пятно. Оно уже выцвело. Его ни за что не заметишь, если не знаешь, где искать. Это кровь. Моя кровь. Что-то плохое случилось за этим окном без решетки, что-то болезненное и грустное, и оно все еще здесь, в воздухе, стенах, ковре.

Тик-так. Справа возвышаются старинные часы. Тик-так. Маятник качается из стороны в сторону. Он напоминает мне палец Диаманта.

Диамант подходит ко мне и берет за локоть.

– Садитесь, Мод.

– Боже правый, да вы ведь даже не знаете, как ее зовут. Она – Мэри, – поправляет его Уомак.

Тик-так.

Челюсть Диаманта напрягается.

– Доктор Уомак считает, что лечение, гипноз, плохо сказывается на вашем состоянии. А что вы думаете?

Уомак фыркает.

– Да какая разница, что она…

Диамант перебивает его:

– Вы хотите продолжить сеансы гипноза?

Он хочет, чтобы я сказала «да», но Уомак бросает на меня взгляд – я вспоминаю ледяное обливание, которое он мне устроил однажды, и мне становится страшно.

Тик-так.

Если я скажу «да», может быть, Диамант защитит меня. Я думаю, он защитит меня.

Тик-так.

Я открываю рот, и слово уже готово сорваться с языка, я вот-вот произнесу его.

– Видите, – кричит Уомак, – она – имбецильна!

Диамант сжимает челюсти и разворачивается.

– У нее замедленная реакция из-за чистки, которую вы устроили ей прошлой ночью. Неужели это было так необходимо?

Уомак кривит губы.

– Вам прекрасно известно, что здесь принято использовать рвотное для успокоения беспокойных пациентов.

Диамант кивает.

– Да, так и есть, и я с этим решительно не согласен.

Уомак пожимает плечами.

– Можете не соглашаться сколько угодно. Главный врач здесь я, а не вы. Ваше лечение вызвало у пациентки рецидив психоза. Прошлым вечером она угрожала санитару.

Диамант хмурится, поворачивается ко мне.

– Это правда?

– Она просила нож. Нож, понимаете?

Трубка Уомака погасла. Он вытряхивает ее в камин, достает кисет с табаком и начинает набивать заново.

Диамант почесывает подбородок.

– Возможно, это расстройство – реакция на гипноз. Я бы не стал оскорблять вас, выставляя дело иначе.

Уомак наблюдает за ним, посасывая погасшую трубку.

– Когда Мод… – начинает Диамант.

– Мэри, – отрезает Уомак, вновь поднося огонь к трубке.

– Когда память вернется, эти… побочные эффекты будут спадать до тех пор, пока окончательно не сойдут на нет и лечение завершится.

Уомак хмурится.

– Так какое именно воспоминание вызвало эту вспышку насилия, на ваш взгляд? Расскажите, какую пользу принесло Мэри это лечение. Например, что она вспомнила? Что-нибудь значимое?

Диамант поворачивается ко мне.

– Расскажите доктору Уомаку, что вы вспомнили, Мод.

Я не могу рассказать ему о Гарри, не хочу, чтобы он знал что-нибудь об этом, но что-то я все же должна сказать, иначе это сделает Диамант. Но как он поймет, что именно я хотела бы скрыть, а чем готова поделиться?

– Я была ученым, – произношу я наконец.

Брови Уомака ползут вверх.

– Вот как? – Он переводит взгляд на Диаманта. – И вы этому верите?

Диамант пожимает плечами.

– Не вижу причины, чтобы этому не верить. Мод определенно разбирается в травах и их целебных свойствах.

Уомак смотрит на него вытаращенными глазами.

– Мы же с вами понимаем, что мозг женщины не предрасположен к научным занятиям. Он слишком слаб и склонен к перевозбуждению.

– Не согласен.

– Поразительно. – Уомак качает головой. – На каком основании вы так уверены в точности этих воспоминаний, этих так называемых мемуаров? Она фантазерка и лгунья. Эта женщина настолько нестабильна, что даже собственного имени не знает.

Он пожимает плечами.

– Я не настаиваю, что все воспоминания пациента правдивы. Одни основаны на реальности, другие относятся ко снам, кошмарам и прочему, но при этом они реальны для пациента.

– Значит, эти так называемые воспоминания могут быть не более, чем плодом воображения?

– Это вполне возможно, – соглашается Диамант.

– Иначе говоря – ложью, – усмехается Уомак. – И это вы называете медициной?

Диамант вспыхивает.

– Цель моего исследования – установить, может ли сам акт воспоминания забытого, неважно, говорим мы о реальных событиях или воображаемых, привести к излечению.

Уомак переводит на меня язвительный взгляд.

– Я слышал, что пациентка убила собственных братьев.

Краска сходит с лица Диаманта.

– Это был несчастный случай.

Подбородок выдала меня.

Челюсть