офицерам. Неподалеку от них он остановился и вскинул правую руку. Сверкнув белыми перчатками, оба офицера разом взяли под козырек. Однако Хама только почесал себе висок и опустил руку, а через пару секунд снова поднял ее и отдал честь. Когда офицеры уже прошли мимо солдат, которые снова взялись за лопаты, Хама, саркастически улыбаясь, вернулся к траншее, страшно довольный, что заставил старших по чину первыми приветствовать его. Сёдзо хорошо рассмотрел того офицера, который шел ближе к нему, Это был юнец с правильными чертами лица, белого и румяного, как у девушки. Позднее Сёдзо узнал, что это подпоручик Ито. Обоих офицеров, по-видимому, нисколько не рассердил, а даже позабавил фарс, разыгранный ефрейтором. Сёдзо понравились простота и добродушие подпоручика. Тогда у него и возникла симпатия к этому офицеру, служившему в другом подразделений и не имевшему к нему прямого отношения.

Сёдзо уже несколько раз участвовал в реквизициях. Первый опыт он получил через несколько дней после того, как их привезли по железной дороге и высадили в пункте,, где находился штаб батальона. И после первой же экспедиции он всем своим существом почувствовал мерзость войны. Для всех солдат экспедиции такого рода были удовольствием, а он не мог без ужаса подумать о них. Но сегодня у него было как-то легче на душе. Он верил в подпоручика Ито и втайне надеялся, что под его командованием дело обойдется без тех жестокостей, какие он наблюдал раньше.

Пройдя несколько ри, они сделали привал в маленькой деревушке, пообедали там и двинулись дальше. Кругом зеленели поля пшеницы, такие ровные, однообразные — сколько ни идешь, все, казалось, находишься на одном месте. Но затем поля стали подниматься на склоны пологих холмов и сменились редкими для китайской сельской местности рощицами. Послышалось журчание воды, и не успели солдаты понять, откуда оно доносится, как показалась речка, по-видимому неглубокая, с прозрачной, чистой водой, которая бурлила и пенилась вокруг камней, громоздившихся на середине русла. Быстрое течение говорило о близости гор. Всадники переправились верхом. Лошади с шумом разбрызгивали воду. Пешие солдаты перебрались на повозках. Вода — всегда приятное разнообразие в пути, а тем более для солдат в походе. Солдаты весело перекликались. Если бы можно было, они с удовольствием бы разделись и выкупались. Солнце вдруг стало припекать, словно наступило другое время года, и на солдатские головы лился с неба поток горячих лучей. А все же мешкать не полагалось, и не только потому, что нужно было спешить к месту назначения. Горы, в которых часто завязывались перестрелки между саперами, заготовлявшими дрова, и партизанами, были похожи на горную цепь Титибу, которую хорошо видно из токийского пригорода Тасоно. Видимо, в этих горах и брала свое начало речка. Сверкающими излучинами змеилась она по равнине, где перелески снова сменились полями пшеницы. Деревня А., куда направлялся отряд, лежала вверх по течению речки, и кровли ее хижин, стоявших полукругом; издали напоминали большие стога соломы.

Внезапно в отряде послышались возгласы:

— Опять эти черти убегают!

Обогнав подпоручика и старшего унтер-офицера, всадники помчались вперед, настегивая лошадей. Вороные, гнедые, буланые кони неслись вихрем в облаке пыли, а когда пыль осела и рассеялась, вдалеке стали видны фигурки убегающих жителей деревни, такие маленькие, словно на них смотрели в перевернутый бинокль. Это была картина, неизменно повторявшаяся при появлении фуражиров. Большая часть населения деревни немедленно разбегалась. Последними убегали мужчины, постаравшись спрятать все, что было можно. Отряды встречала пустая деревня — и без людей, и без провианта.

Деревня А. не была исключением из правила. Так же, как и везде, здесь были высокие и голые старые деревья с узловатыми ветвями, похожие на вязы или дерево гинко; площадь, на которой сложен был общий каменный колодец, расходившиеся от нее во все стороны крестьянские дома с соломенными крышами и усадьба помещика с черным кирпичным забором и изогнутой черепичной крышей. Все эти характерные особенности китайской деревни были здесь налицо, но селение было больше обычных — в нем было дворов сорок-пятьдесят. И все тут производило впечатление зажиточности и порядка: колодец, вокруг которого площадь была вымощена каменными плитами, крепкие запертые двери домов с наклеенными на них талисманами в виде изречений на красной бумаге и низкие земляные заборы. Но нигде не было видно ни души и не слышно ни звука.

С прибытием отряда в опустевшей деревне становилось оживленно, как в базарный день. Солдаты бегали взад и вперед по узким улочкам, перекликались, переругивались, смеялись. В каждой фанзе они чувствовали себя как дома. Никто им не мешал, они свободно заходили, куда хотели, и везде отлично ориентировались. Если в хлеву за глинобитной перегородкой свиньи нет, значит, ее затащили на чердак и спрятали там в соломе. Двери, которые нельзя было открыть, солдаты взламывали, обшаривали все закоулки в доме, простукивали стены, проверяли даже земляной. пол — рыхлый он или утоптанный. К каким бы ухищрениям ни прибегали жители деревень, солдаты немедленно разнюхивали все тайники. Для фуражиров эта задача была важнее разведки.

Пшеницы и проса было найдено даже больше, чем ожидали. Реквизированный хлеб свозили на поле. Повозки с волами только доставляли его туда; их сейчас же разгружали, так как они были нужны для завтрашней реквизиции в других деревнях. Всю добычу можно было оставить на несколько дней под открытым небом, ибо до наступления сезона дождей нечего было опасаться, что она промокнет. Местность походила теперь на военную базу: Лошади, вытянув длинные шеи, выбирали из кормушек только что засыпанный овес, протяжно мычали быки, солдаты сновали взад и вперед.

На площади начали варить рис для ужина. Вокруг колодца солдаты мыли рис в котелках. Уже горели костры.

Из домов притащили котлы. Закололи свинью. Тушу с еще запекшейся кровью и овощи резали штыками. Даже хозяйки, вечно сетующие на свою занятость домашними делами, на кухне становятся удивительно оживленными; солдат сейчас охватило подобное возбуждение.

Пожалуй даже, они стряпали с тем примитивным наслаждением, какое испытывали мужчины до того, как они уступили кухню женщине,— в те первобытные времена, когда после удачной охоты они сами готовили себе пищу и наедались до отвала одни, не подпуская женщин к своим кострам. Больше всего солдат радовало, что удалось раздобыть свинью, но немало добыли также домашней птицы и яиц. Тут внесли свою долю и Сёдзо с Исода.

В китайских фанзах темно, как в погребе, и, когда войдешь, не сразу разберешься, где кухня, а ведь именно там часто бывала припрятана кое-какая еда. Но на этот раз, когда наши два солдата пошарили в очаге,