как считала правильным и нужным. Как ни привык к этому Сёдзо, но и он несколько тогда растерялся, тем не менее он не мог в душе не восхищаться женой, действовавшей столь свободно и открыто. И теперь солдат Сёдзо, лежа на нарах транспортного судна, больше похожих на стеллажи для шелковичных червей, был, пожалуй, даже спокоен за Марико — спокойнее, чем когда ждал красную повестку. И вовсе не потому, что она осталась под надежной защитой дяди. Прежде всего он понимал: кроме той Марико, которую он знает с детства, есть еще совсем другая Марико, и эта другая способна на большую стой-< кость, на большую отвагу, до каких далеко ему самому, да и многим другим тоже. Кажется, и Таттян была о ней такого же мнения. При этом он подумал, что транспорт, видимо, уже приближается к тому месту, где тогда упал самолет. В голове его яркими вспышками пронеслась вся жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, так бывает, когда смотришь вниз из окна самолета, а внизу то исчезает, то вновь появляется земля с ее горами, лесами, долинами. И, как ни странно, лишь о будущем своем ребенке, который должен был появиться на свет через пять месяцев, Сёдзо думал рассеянно и как-то отвлеченно.

Солдаты, сидевшие кружком, перестали шептаться, а бывший рыботорговец, ныне рядовой второго разряда Тоно-мура лениво растянулся справа от Сёдзо. Натянув одеяло до подбородка, он лежал, широко раскрыв глаза, как будто вглядывался во что-то. С его толстых губ срывались какие-то басистые звуки, и если бы не его открытые глаза, их можно было бы принять за сонное бормотанье или храп. Но Сёдзо знал, что это был не храп и не сонное бормотанье, а песня, которая полюбилась Тономура. Уже не раз он говорил Сёдзо, что слова этой песни как нельзя лучше выражают их теперешнее настроение.

О их лица! О их голоса!

Жена и дети, что просят меня совершить подвиг, И вновь стоят перед моими глазами

Их руки, что машут нам на прощанье бумажным флажком.

И кажется, вот-вот флажок оторвется от палочки — так резок прощальный взмах. О это огромное судно!

Отчизна, прощай!

Да будет слава с тобой!

Дворцу императора мы поклонились издали И небу над ним, Которому мы поклялись не сдаваться.

Глава третья. Фуражиры

Заполненные солдатами железнодорожные платформы медленно тащились по бескрайней пустынной равнине. И небо тоже было бескрайним, огромным, высоким. Оранжевый круг тусклого солнца висел, как каравай хлеба. Сколько уже часов ехали они так среди этого унылого пей* зажа. Куда ни оглянись, всюду желтоватая равнина — все одна и та же, одна и та же, и кажется, само время остановилось.

Только солнце незаметно соскользнуло к закату, и наконец край беспредельно широкой земли поглотил его. Линия горизонта далека, словно лежит где-то в космическом пространстве. Розовый закатный луч, как луч прожектора, рассекает голубоватый воздух. Ни облачка, ни ветра. Морозный, колючий, прозрачный февральский воздух. Только воздух, один воздух, все заполняющий, извечный, как небытие. То, что до сих пор воспринимал Сёдзо лишь как эпитет или метафору, теперь стало для него зримым. С тех пор как месяц назад они сошли с транспорта в корейском порту Пусан, а затем, проследовав по корейскому полуострову на север, пересекли территорию Маньчжурии, накапливались все новые впечатления. Справа за рекой Хуанхэ впервые показались горы. Рельеф местности не особенно изменился, но горы уже вставали перед ним резко очерченные — казалось, до них рукой подать.

Крутые обрывистые вершины и седловины тянулись вдаль, образуя длинный горный кряж. Отроги, похожие на колонны, местами подходили чуть не вплотную к железной дороге, и казалось, их резкие складки вот-вот коснутся рельсов.

Сначала солдат заинтересовали горы, которых они уже давно не видели. Но затем их внимание привлекли пещеры, На холодных пустынных склонах гор, лишь кое-где покрытых вечнозелеными деревьями, зияли какие-то большие отверстия. Из отверстий поднимался беловатый дымок. В расселинах между скал виднелись кучки солдат, издали напоминавшие пятна коричневато-зеленого мха на камнях. А дымок шел, видимо, потому, что готовился ужин. В ранних сумерках проступали очертания не то кольев, не то деревьев. Это были столбы проволочных заграждений. Присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что ряды колючей проволоки подходят к дымившимся отверстиям и тянутся от подножия к середине склона.

Для солдат Китай был лишь театром боевых действий. Им говорили лишь о том, как в Китае сражаться — стрелять, колоть, врываться в  расположение врага. Поэтому они не знали, что это за горы. Они не знали также, что в начале военных операций в Хэнани в борьбе за обладание этими горами обе армии — и японская и китайская — пролили немало крови. Была только одна небольшая остановка в Пекине, а все остальное время они тряслись на грузовых платформах по железной дороге. Сначала двигались в южном направлении, миновали Тяньцзинь, Цзинань, Сюйчжоу. Затем, неизвестно почему, вернулись на север, на линию Пекин — Ханькоу, а теперь снова направлялись на юг через Шимынь — Ханьдань — Синьсян. Как путники, бредущие наугад, не зная, где они найдут приют, солдаты были утомлены и измучены. Китайские города, китайские деревни, пустые поля, голые деревья, необъятные просторы коричневатой земли — и на этом фоне невиданно большие, черные, как тучи, стаи ворон, черные свиньи, черные собаки. Они вносили известное разнообразие в однотонно-унылый пейзаж, совсем так, как разнообразят на станциях солдатскую пищу разные пампушки, жареные пирожки и печенье. До сих пор им приходилось соприкасаться лишь с природой Китая и лишь с одной стороной его жизни. Они не только не видели солдат противника, без которых нет фронта, но не слышали даже ни одного винтовочного выстрела. Тем более зловещими показались им сейчас внезапно открывшиеся холмы, покрытые проволочными заграждениями. И еще более зловещими и странными казались им разбросанные повсюду дымившиеся отверстия. Наступала ночь. А что, если сейчас раздадутся выстрелы Нападать на поезда под покровом ночной темноты — излюбленный способ действий партизан. Проволочные заграждения достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что здесь небезопасно.

— А как вы думаете, были здесь эти ямы раньше или нет?

— Похоже, что были.

— Не сразу их вырыли.

— Подходящее место для огневых точек.

— Говорят, в старину китайцы жили в таких пещерах.

Солдаты, сидевшие на циновках, скрестив ноги или поджав под себя одну ногу и прижав колено другой к животу, высказывали свои соображения. О том, что китайцы жили в пещерах, сообщил тощий солдат, который,