ему, видимо, не представляло труда. У въезда на новый мост торчал жандарм. Для Ясудзо это был просто один из рядовых служащих завода, а его рука с красной повязкой была куда более мощной, чем та, которая схватила когда-то за шиворот Сёдзо. Но слова Ясудзо не вызвали у Сёдзо ни удивления, ни испуга. Он не воспринял их как угрозу. Удивительное дело, теперь он не испытывал ни малейшего страха перед опасностью такого рода. Но его обожгла мысль: если бы он действительно вел, по выражению Ясудзо, «красную» пропаганду, то Синго, возможно, не стал бы так легко солдатом. И, следовательно, не было бы этой нелепой смерти от дизентерии в полевом госпитале — смерти, еще более нелепой, чем смерть от пули. Именно раскаяние мучило Сёдзо с тех пор, как он прочел записки Синго. И чем глубже он понимал, чего добивался Синго, чего он искал, тем яснее ему становилось, что Синго пробирался ощупью в темноте. Этим-то и объяснялось их сближение, и тем горше ему было сознавать свою собственную трусость, ведь из трусости он не назвал Синго хоть одну книгу, которую ему следовало бы прочесть. И сейчас он мучился не столько из-за отсутствия мужества, из-за своего малодушия или слабости, сколько из-за раскаяния, что он совершил тяжелую, непоправимую ошибку. Слушая несправедливые нападки Ясудзо, Сёдзо стоял опустив голову и пристально смотрел на студенческую тетрадь. Навернувшиеся на глаза слезы высохли, на душе было тоскливо и пусто. Ему не хотелось оправдываться, да и что он мог сказать в свое оправдание? Тем не менее он тихо заговорил:

— Я понимаю, слова ваши вызваны горечью утраты, вы потеряли брата, чудесного человека, и поэтому я не стану вам возражать, что бы вы ни говорили. Но вы глубоко ошибаетесь. И если бы Синго живой и невредимый присутствовал сейчас здесь, он лучше чем кто-либо сумел бы вам это разъяснить.

— Если бы Синго присутствовал? Черт возьми! Шутите, но знайте меру!

— Во всяком случае прошу вас верить тому, что я сказал.

— Чепуха! При чем тут верить или не верить?! Прежде всего невероятен уже сам факт вашей близости с Синго. Но раз уж дневник оказался у вас, видимо, не все в вашем рассказе выдумка. Однако кто-кто, а вы-то должны были бы знать, можно ли в наших местах, будучи в здравом уме, позволять себе подобные вещи.

— К сожалению, вы правы. И именно это мешало нашему общению. Мы встречались с ним всего лишь четыре раза. И мне особенно горько, что я ничем не смог отплатить Синго за его глубокую дружбу и привязанность ко мне. И если я сегодня сам принес вам дневник, оставленный мне, то это объясняется, не говоря о других причинах, моим желанием хотя бы отчасти выполнить последнюю волю Синго.

Ясудзо продолжал сидеть в той же позе, поджав губы. Он не сделал попытки выяснить, что означали слова «не говоря об иных причинах».

Тут уж было не до любопытства. Ясудзо до глубины души возмущал разговор о дружбе его брата с этим типом. Какая к черту дружба может быть с таким дерьмом, как Ямадзи! Его коробило при мысли, что Сёдзо так запросто, по-приятельски говорит о его младшем брате. Ведь это И прямой вызов и желание доказать свою победу. По правде говоря, ему хотелось допросить Сёдзо, как допрашивает прокурор. Когда, каким образом возникла между Синго и Сёдзо эта немыслимая дружба? Где и как они встречались? Узнать все, выяснить всю эту историю с первого до последнего шага. Удерживало его от этого лишь одно: если Сёдзо начнет отвечать на его вопросы, каждое его слово будет доказательством их дружбы с Синго.

Ясудзо отвел глаза от Сёдзо. Чуть разжав стиснутые зубы, он провел языком по пересохшим губам.

— Итак, это все. Я вас правильно понял? —проговорил он, вставая и беря со стола тетрадь.

— Да,— ответил поднявшийся одновременно с ним Сёдзо.

Сёдзо возвращался через мост, по которому он проходил сюда двадцать минут назад. Ему не предложили и чашки чая. И ящик с сигаретами из черненого серебра, на крышке которого была изображена гора Фудзи и знаменитая сосновая роща Мио, тоже оставался закрытым. Встреча окончилась так, как он и ожидал. Однако и в безнадежности, как известно, тлеет искра надежды, и, откровенно говоря, Сёдзо втайне надеялся на иной исход. Редко чья душа не смягчится перед лицом смерти. Ведь это не обычный случай. Пусть бы они и не проявили дружелюбия, но он думал, что его все-таки пригласят зайти в домашнюю молельню. Не ради него самого, а чтобы почтить память Синго. И чем яснее он убеждался в своем заблуждении, тем светлее и выше становились в его глазах искренность и мужество Синго, первым протянувшего руку из-за этой глухой стены. И если говорить даже о таком шаге, как сегодняшний его визит к родным Синго, то ведь первый пролом в стене уже был сделан раньше. А он лишь вошел в него. И когда он в качестве одного из Ямадзи перешагнул порог дома господ Ито, его не выгнали. Он встретился с братом Синго и передал ему дневник. Разве уже одно это не было событием, которому даже трудно поверить! Пусть его поняли неправильно, пусть, вместо того чтобы поблагодарить, обругали, но все-таки разговор состоялся. Все-таки это была беседа, а не просто молчаливые, полные ненависти взгляды, которыми обмениваются враги.

Сейчас грузовики не мчались, как прежде, когда он шел в дом Ито, и на мосту было тихо. Солнце почти достигло зенита, небо казалось осязаемо плотным и сверкало глянцевитой голубизной. Легкий ветерок морщил гладь реки. Блики, игравшие на гребнях низеньких волн, придавали ей нарядный вид. Жители города уверяли, что с этого моста открывается самый красивый вид на плавный изгиб реки, на постепенно тающую линию гор, перед которыми тянулись рощи и поля. Сёдзо шел быстро, отбрасывая черную тень на замощенную пока что мелкой галькой дорогу; перила моста приходились ему по грудь. Он решил сходить на могилу Синго. Это не было желанием отчитаться перед усопшим, да и ко всякого рода формальностям Сёдзо был глубоко равнодушен. Но сейчас он безотчетно повиновался этой внезапно пришедшей ему в голову мысли. Кто знает, когда теперь снова доведется побывать в этих местах. Ему даже казалось, будто Синго с его чуть вздернутой верхней губой и доброй улыбкой, светившейся в больших, с тяжелыми веками глазах радостно дожидается его посещения. Свернув от Первого моста, он направился вверх по