Раньше с островом не было никакого сообщения, кроме парома. Теперь паром был заменен бетонным мостом, по которому мчались грузовики, оглушительно трещали мотоциклы и шли толпами рабочие в головных повязках с изображением восходящего солнца. Этот мост тоже был делом господ Ито. Постройка моста уже давно входила в планы муниципалитета. Согласно этим планам, мост на остров следовало перекинуть перпендикулярно течению реки с левого берега в промежутке между двумя уже имевшимися в городе мостами; расположенный выше по течению мост именовался Первым, а расположенный ниже — Вторым. Но новый мост перебросили на остров с правого берега, он начинался там же, где и Первый мост, и пересекал течение реки наискось, а не прямо.

Для фирмы Ито, чьи складские помещения из гофрированного железа, а также лесной склад бросались в глаза каждому, кто доходил до реки, новый бетонный мост был кратчайшим путем к ее заводам. Нет нужды объяснять, с помощью чего добилась фирма этого удобства. Следовательно, и споры на эту тему в городской управе длились недолго. Однако потерпевшие поражение приверженцы семейства Канно, в особенности самые упорные из них, продолжали возмущаться заводскими трубами, жестоко изуродовавшими пейзаж, и даже если у них случалось дело на острове, они не пользовались новым мостом и переправлялись на пароме,— за пять сэнов они могли избежать излишнего расстройства чувств. От центра левобережной части города этот путь не был особенно дальним; кстати сказать, старый дом фирмы Ямадзи находился в квартале Мива-мати, ближайшем к устью реки. Поэтому, не говоря уже о новом заводе Ито, выстроенном на морском берегу, и о даче Ито, семьи Канно и Ито, разделенные рекой, были друг для друга «людьми с другого берега» и в прямом и в переносном смысле.

Часы с боем, висевшие на стене в кабинете старика Ямадзаки, пробили десять. Сёдзо, словно по сигналу, поднял от бумаг голову, отложил перо и, встав со стула, сказал, что он ненадолго отлучится. Вообще он всегда аккуратно отсиживал на работе положенные часы. В тех редких случаях, когда ему приходилось отлучаться, он всегда сообщал Ямадзаки, куда идет и как долго продлится его отсутствие. Но сегодня он ограничился лишь этими краткими словами и, молча раскрыв свой невероятно разбухший коричневый портфель, выложил горкой на край стола все его содержимое: книги, которые он купил в Токио, каталог, журналы, связку писем и документов и завтрак в коробочке,— ничего этого он с собой не взял и ушел из библиотеки, зажав под мышкой портфель, который сразу стал плоским и легким; в нем теперь лежал лишь небольшой четырехугольный сверток в плотной белой бумаге. Иногда в конце ноября на Кюсю стоит такая теплая погода, что кажется, будто снова вернулось лето. Сегодня как раз был такой солнечный день. Сёдзо быстро шагал по вишневой аллее, где сквозь ветви сакуры просвечивал осенний багрянец великолепной, сверкавшей на солнце листвы старых камфарных деревьев; лоб его под фетровой шляпой покрылся испариной. Если бы воспоминания о том, что произошло четыре дня назад, еще владели Сёдзо, он, возможно, подумал бы, что здесь Теплее, чем в Атами, как в Атами теплее, чем в Токио. Небо было здесь еще совсем синее, и аромат от плодовых садов, раскинувшихся ниже парка, совсем такой же, как тот, что он вдыхал тогда ночью, идя по горной тропинке к гостинице «Сёфукаку». Однако болезнь и смерть Ито Синго на фронте, о чем он узнал тотчас же по возвращении, явилась как бы рубежом, отделившим его от того, что произошло с ним в Атами и что преследовало его затем всю дорогу. Ловушка, искушение, которому он поддался по своей бесхарактерности, раскаяние, угрызения совести, сознание вины перед женой — все это ныне было погребено по ту сторону этого рубежа. Исчезло все, кроме того, что было Связано с Синго. Не отрываясь, он прочел его дневник. Но когда накануне ухода в армию Синго прислал этот дневник посылкой, он поставил Сёдзо определенные условия. Одно из них еще оставалось выполнить.

Через несколько минут Сёдзо вышел к берегу канала. Пожелтевшие ивы провожали человека, появившегося здесь В столь неурочный час, удивленным покачиванием бессильно поникших ветвей. Если бы Сёдзо шел к брату, ближе было бы пройти берегом, застроенным складскими помещениями; если бы он шел за покупками, ему следовало бы возле банка свернуть на главную торговую улицу. Однако он никуда не сворачивал, а шел прямо — туда, где начинались горы. Сперва вокруг были лачуги, где ютилась беднота, а затем пошли бывшие усадьбы мелких самураев, где теперь жили школьные учителя; затем он миновал убогий буддийский храм с кладбищем вокруг него и прачечные, возле которых рядами, словно каракатицы, развешанные для сушки на рыбачьем судне, висело белье. Он шел низиной, примыкавшей к холму, за которым высился другой холм, где расположен был его домик и дом дядюшки Ёси-суке. Ему предстояло пройти сравнительно небольшое расстояние, но он выбрал кружной путь через городские задворки, лишь бы избежать любопытных глаз на главных улицах. В частности, миновать магазины своих хороших знакомых так просто не удалось бы. Владельцы их, несомненно, выскакивали бы на улицу и, весело окликнув его, справлялись бы, куда и по какому делу направляется он в служебное время. Такие расспросы не считались здесь бестактностью, а, наоборот, признаком дружеского расположения. Однако благодаря этому испытанному способу каждый шаг человека, каждый его поступок, каждое происшествие мгновенно становились достоянием всех и вся. Узнай кто-нибудь из хозяев магазинов, хотя бы оптовый торговец рисом Хорикава или бесноватый Ёсида, куда направляется Сёдзо и что лежит у него в портфеле, возможно, его тут же увезли бы в сумасшедший дом. Пускай об этом узнает и старший брат, пускай разразится любой скандал—Сёдзо был готов ко всему. Ему хотелось лишь одного — чтобы ему не помешали выполнить поручение Синго.

Сёдзо вышел к Первому мосту. Это был деревянный и довольно узкий мост. Хотя он вполне гармонировал с поэтическим обликом городка, но совсем не соответствовал потребностям промышленности, быстро развивавшейся на другом берегу. Но так уж делается в Японии, здесь ничего не стоит пустить автобус по узенькой улице, где едва проходит машина, угрожая при этом сбить черепицу с низких крыш. А здесь действовали весьма настойчиво, невзирая ни на какие протесты. Торопясь к товарному поезду, отходившему в одиннадцать часов пять минут, огромные грузовики, доверху груженные ящиками с ручными грана-тами и патронами, скрытыми от глаз высокими бортами, мчались на полной