этого района городке К., находился около пруда, недалеко от разбитого бомбами вокзала. Через большой пруд был переброшен узенький земляной мостик, разрезавший его пополам. По ту сторону пруда против штаба раньше, по-видимому, была оживленная шумная улица, о которой сейчас напоминали лишь оставшиеся груды щебня.; Теперь там стояли лишь лотки торговцев. Однако всякой снеди на них было предостаточно, чтобы удовлетворить нехитрый солдатский аппетит. Особенно вкусной оказалась похожая на пухлые рисовые лепешки сушеная сладкая хурма, сплошь покрытая белой сахарной пудрой,— не зря она стоила дороже, чем пампушки, арахис или плоды ююбы. В то утро, когда солдаты из расквартированных поблизости частей в соответствии с приведенным выше приказом направлялись к месту сбора, огибая пруд или пересекая его по мостику, лоточники не торговали. Не было слышно и идиллических звуков, в хорошую погоду доносившихся с дамбы,— стука вальков, которыми женщины, сидя на корточках посреди сухого тростника, колотили белье. В Японии никто не стал бы стирать в таком пруду. От стоячей воды стального цвета исходило зловоние, в воду сваливали всевозможные отбросы. Однако сейчас освещенный косыми лучами еще не поднявшегося солнца пруд сверкал утренней чистотой и еще живописнее казалась старинная, заострившаяся кверху ламаистская пагода, возвышавшаяся над крышами селения.

В трехэтажном белом здании, занятом штабом батальона, раньше помещалась городская управа. Перед ним на плацу, прилегавшем к пруду и обсаженном низким кустарником, царило оживление, какое бывает лишь при отправке фуражиров. На этот сборный пункт являлись не только солдаты, но и выделенные для доставки фуража китайские возницы с повозками, запряженными волами. Это и отличало данный сбор от маневров или карательных экспедиций против партизан. Реквизиция не ограничивалась фуражом. Отбирали также зерно, свиней, птицу, яйца, картофель, овощи. Прибыв в намеченную деревню и выполнив свою задачу, отряд приступал к обеду. Богатая дань — у крестьян отбирали все, что только можно было отобрать,— позволяла солдатам устраивать себе куда более роскошные обеды, чем те, которыми кормила их интендантская часть. Предвкушая удовольствие, солдаты радовались, хоть и знали, что в горах скрываются партизаны, которые часто завязывают перестрелку с саперами, отправляющимися за дровами в лес. Поэтому отряд фуражиров был вооружен легким пулеметом и гранатометом.

Отряд выступил. Подпоручик Ито, стройный и подтянутый, как спортсмен, занял место во главе отряда. Рядом с ним на гнедом коне ехал старший унтер-офицер из того же подразделения полевой артиллерии Уэда. За ними следовало еще несколько всадников. Солдаты шли в интервалах между повозками. Такое построение отряда диктовалось необходимостью присматривать за возницами, которые могли сбежать по пути. Сёдзо вместе с Исода оказался в арьергарде.

Перебравшись через сохранившийся от давних времен неглубокий высохший ров у городских стен, отряд вышел из города. В полях пшеница поднялась уже вершков на пять.

Земля, которая еще совсем недавно повсюду, куда хватал глаз, лежала желтая и мертвая, сейчас ожила, зазеленела и напоминала взбаламученную поверхность моря. Разбросанные там и сям деревушки производили впечатление островков; казалось, всю зиму они прятались под водой, а теперь вдруг поднялись из волн. Несколько деревушек отряд миновал без остановки. Когда китайской городской администрации отдавался приказ о поставке фуража, следовал неизменный ответ, что в окрестностях все уже подчищено и ничего не осталось. В батальоне имелось более сотни лошадей. Будут ли они накормлены как следует или нет — этот вопрос волновал начальство больше, чем снабжение людского состава. В иных случаях лошадь и впрямь была дороже солдата. Именно поэтому так часто возникала необходимость направлять отряды для реквизиции фуража.

Два офицера, ехавшие во главе отряда, развернули на холках лошадей карты.

. — Ехать туда, где не осталось ни зернышка, напрасный труд. Заберемся сегодня подальше.

— А вдруг попадем под обстрел? Потом хлопот не оберешься!

— Да что вы! Эти бестии поджали хвосты. Все будет в порядке.

— Ну, я не знаю. Я целиком полагаюсь на тебя.

Подпоручик Ито впервые командовал отрядом фуражиров. Из его разговора с Уэда следовало, что практическое руководство сегодняшней операцией лежало скорее не на нем, а на старшем унтер-офицере.

Подобные перемены ролей между молодыми офицерами и видавшими виды старыми унтерами не были редкостью. Военная обстановка все усложнялась, фронт расширился и охватывал теперь север и юг Китая, маньчжуросоветскую границу и районы Южных морей. В этих условиях резко возросла потребность в офицерских кадрах, и в армию массами вливались скороспелые молоденькие командиры, особенно на этом участке фронта. Но как ни сильна была у всех нижних чинов неприязнь и презрение к новоиспеченным офицерам, субординацию они соблюдали, ибо почтительное отношение к ней вколотили в них вместе с воинской дисциплиной. Внешне они были воплощением чинопочитания, что не мешало им подсмеиваться над своими безусыми начальниками и выставлять их дурачками, причем хитрецы делали это с артистической ловкостью. Сёдзо был свидетелем того, как подпоручик Ито, ехавший сейчас впереди на рыжей лошади, стал жертвой такой забавы. Комедию разыграл некий Хама, ефрейтор из отряда Такэнаки. Он был неплохой по натуре человек, однако приверженность к крепким напиткам не давала этому солдату, давно служившему в армии, выбиться в унтера. Сейчас он ехал на вороной лошади позади старшего унтер-офицера Уэда, закусив губу, с сердитым выражением лица, какое бывает у пьяниц с похмелья.

Однажды команда в десять-двенадцать человек, в числе которых был и Сёдзо, под началом ефрейтора рыла у дороги противовоздушную щель. Самолеты Б-29, стартовавшие с аэродрома в Гуйлине, часто появлялись в небе над городком К. Сейчас его не бомбили. И солдаты, провожая глазами неприятельские самолеты, поругивали их без особой злобы: «Опять замельтешили чертовы Бики!» Но в последнее время после бомбардировки города Т„ лежавшего в сорока километрах севернее, стали вдруг опасаться самолетов. И солдат послали рыть щель. Днем сделали передышку и, воткнув лопаты в отвал узкой длинной траншеи, присели отдохнуть. Хама, ненадолго отлучавшийся после обеда, несомненно, успел где-то хватить стаканчик-другой ханжи или китайской гаоляновой водки. Он сидел вместе со всеми, был в отличном настроении и нес всякий вздор. В это время на дороге, которая вела к вокзалу, среди прохожих: пожилых женщин, ковылявших на крошечных ножках, изуродованных по старинному китайскому обычаю, торговцев о корзинами на длинных коромыслах и босоногих оборванных мальчишек — появились два молодых офицера. На обоих были новенькие фуражки с блестящими кокардами, одинаковые, с иголочки, шинели из добротного сукна, начищенные до зеркального блеска сапоги. Это были офицеры «ускоренного выпуска», только вчера прибывшие из Хэбэя.

Хама покосился в их сторону и вдруг вытаращил припухшие красные глазки, будто увидел что-то необыкновенное. Он вскочил с места и зашагал навстречу