с детства милая забава.

Потом Робертино взвалил Веро на плечо и отнес в ближайшую комнату. Надо отдать должное, Максимильян с Томми сами благородно порывались отнести ее на второй этаж, куда Веро изначально заселили, но Хорошая, сделав два шага назад, оценила их ненадежный вид и не разрешила. Сказала, что они втроем обязательно где-нибудь завалятся, сами убьются и Веро прикончат…

…И благодарно уронив голову на подушку, перед тем как окончательно провалиться в сон, Веро подумала, что надо не забыть проконтролировать, чтобы из номера Максимильяна и Томми тоже халаты вынесли…

Глава 7

На следующий день Веро проснулась поздно. Первой, кого она увидела, когда открыла глаза, была Лошадь. Сунув морду в открытое окно, Лошадь беззастенчиво жрала герань на подоконнике.

— О, — оживилась Лошадь, когда Веро, сев в кровати, недовольно на нее уставилась, — проснулась наконец-то. Долго спишь — все уже встали.

— А ты что, смотришь, как я сплю?!

— Да, — сказала Лошадь и выплюнула герань, — и это было бесподобное зрелище. Я хотела народ позвать, но оказалось, что все заняты.

Веро сразу вспомнила, что Лошадь не Буржуй и с ней свой характер придержать надо.

— Заняты? — деланно миролюбиво переспросила она и, не дожидаясь ответа, сразу же перешла к тому, что ее больше всего сейчас волновало. — А хотя бы завтракали?

— Не все, — хмыкнула Лошадь, — не все смогли. Максимильян с Томми с утра были без аппетита, оживились только, когда им Робертино к обеду кислых щей пообещал. Принчипесса не ела — она, кажется, со вчерашнего дня под кустом лежит, бледная. Но, надо сказать, все случившееся с ней приняла к сведению. Я видела, как мимо нее Алессандра кралась, пакеты какие-то в телегу грузила, так Принчипесса ее поймала, усадила на траву и стала рассказывать о вреде курения. Поклялась, что больше никогда-никогда не будет курить.

Тут мимо окна, что-то озабоченно бормоча под нос, пробежал Буржуй. Он ни с кем не поздоровался, даже в сторону их не посмотрел, и весь его вид выражал высшую степень обеспокоенности.

Веро недоуменно уставилась на Лошадь.

— Ну, а с этим что?

— Он вчера бифштексы закопал… Сегодня ищет — не помнит где.

— А Хорошая?..

Лошадь с удовольствием кивнула.

— Эта — да. Эта ест. Ее ничто не берет.

…Хорошая сидела в плетеном кресле на веранде, умиротворенная, расслабленная, в шлепанцах на босу ногу, и чашка за чашкой осушала кофейник. Вокруг веранды росла сирень, ласково светило солнце, а на столе стояла полная корзина свежих булочек. Над вазочкой с вареньем дружелюбно кружились пчелы, от сортов сыра и ветчины на тарелке разбегались глаза, а Хорошая намазывала маслом бутерброд и думала о том, что она хотела бы сидеть в этой сирени и мазать бутерброды много-много прекрасных лет, пока не станет милой старушкой, а вокруг нее будут резвиться дети.

— Дети, — вздрогнула Веро и быстро огляделась.

— Их нет, — безмятежно отозвалась Хорошая. — Их жена Робертино с утра повезла на соседнюю ферму, молоком отпаивать — не знаю, выживут ли после этого коровы. А Робертино продукты привезли, он их на кухне разбирает, так что если захочешь послушать его громогласный рев, это с другой стороны дома.

Веро села в кресло рядом и, щурясь как кошка от удовольствия, ласково погладила кофейник.

— Ну, а как тут обстановка в целом?

— По-разному, — сказала Хорошая и положила поверх колбасы еще два ломтика сыра. — Расчетный час в гостинице до шести вечера, так что удрать раньше у нас не получится. Кроме нас, постояльцев в гостинице нет, и всю нерастраченную нежность Робертино собирается обрушить на нас. Он нам экскурсии организовал. Девочки пойдут посмотреть на овечек в местный заповедник, а Максимильян с Томми — на рыбалку. Робертино им уже удочки и ведра приготовил.

Веро замерла с чашкой. Представить Максимильяна в шикарном гараже, выбирающего утренний автомобиль под цвет костюм, она еще могла. Но увидеть брата в кирзовых сапогах, с ведром и удочкой — это значило осквернить прекрасный образ.

— А как Робертино удалось их уговорить?

Хорошая отмахнулась.

— А… Они сейчас такие вялые. Их голыми руками можно брать.

…Лошадь от прогулки отказалась.

— Мне вас вечером на себе тащить, — категорично процедила она, — я и без того нагуляюсь.

Принчипесса все еще лежала под кустом. Благодаря полуденному солнцу, она уже немного пришла в себя, но все еще старалась не шевелиться. Все с завистью смотрели на ее бледный обкуренный вид, потому что никуда не хотели идти. Тянули время, искали причину, чтобы отказаться. С упорством стояли до тех пор, пока не пришел Робертино и не начал орать.

— Быстро, быстро, быстро! Самое веселье пропустите!

— Счастливая… — сказали все Принчипессе и печальной шеренгой послушно двинулись за ворота.

Максимильян с Томми уныло повернули направо.

— Не пораньтесь только! Там крючочки острые!

Алессандра, Хорошая, Веро и Буржуй повернули налево.

— Шевели лапами, собака! Хочу, не хочу… Все мучаются…

…Как потом рассказывали, они и уйти-то далеко не успели. Зеленые поля, идеальные для пастбища, простирались до самого горизонта. Но не было видно ни одной коровы, ни одной обещанной овцы. Даже странно было, какая тишина стояла. Поддавшись этой тишине, все четверо шли молча, дышали свежескошенной травой и каждый думал, как ему казалось, о главном.

Алессандра беспокоилась о жемчуге — у нее болело сердце и горели сроки, ей за платье не расплатиться было.

Буржуй плелся рядом и грустно смотрел под ноги — из четырех зарытых накануне бифштексов он нашел только один.

Веро думала о том, что где-то недалеко в поисках рыбы рыщут Максимильян и Томми. Прибивая комара за комаром, они бдительно всматриваются вдаль — не клюет ли.

Хорошая думала о рецепте безе, которое только Робертино умел делать. Она за этим рецептом полгода ходила, стараясь хоть одним глазом подсмотреть, но Робертино, как только начинал белки замешивать, сразу ее из кухни гнал. И вот, наконец, вчера, после экскурсии в винный погреб, Робертино был в таком приподнятом настроении, что Хорошая подошла к нему с нужной стороны и выпросила-таки себе этот рецепт. Но утром все опять пошло не так, и Робертино, как только видел Хорошую, сразу бежал в другую сторону, будто бы по делам. Она никому не говорила, но крепко подозревала, что всю эту дурацкую прогулку он сочинил только потому, что все метался и никак не мог решиться — и постояльцев отпускать не хотел, и рецептом безе было жалко делиться.

И вдруг эту умиротворенную тишину, этот живописный покой сельской жизни пронзил чей-то истошный вопль.

— А?! — переспросила Алессандра, задрала голову, и