Влюбились, не сдавались, признанья добивались.

Поставили дворец вверх дном:

И серенады под окном, и шоколад, и обещанья,

Записки с просьбой о свиданье.

Но в благородстве рождены, соперничали честно,

И Королеве юной внимание было лестно.

В ее покоях шоколад стоял везде коробками

Она просила не носить, но было все без толку.

Захочет спать — с тоской поймет, что снова не уснет,

Ведь кто-то там под окнами опять всю ночь поет.

Она не понимала, всерьез не принимала

И общества обоих упрямо избегала.

Сначала их боялась, потом уже смеялась,

Но от упорства пылкого сдалась. И растерялась.

Пока ж они бодались, рогами упирались,

И Королевой юною влюбленно восхищались,

Король был полон дум о том, кому отдать несчастный трон.

И как себя ни мучил, ответ дать не спешил.

Кто первый сын, а кто второй — Король так не решил.

И вот в те дни, на склоне лет, предчувствуя конец,

Король позвал в дом мудреца. И вот пришел мудрец.

Был добрый теплый летний день. Был, кстати, понедельник.

Сказал мудрец: «Оставь печаль. Пусть будет тот наследник,

Кто вам подарит внука, родив в законном браке».

Король сказал: «Согласен!»

Скрепили на бумаге.

А в тот же день в тени аллей, встав на одно колено,

Принц говорил, что всех милей, всех краше Королева.

И всю любовь, и все цветы он ей дарить готов

И все рассветы навсегда…

«Прости… но я сказала “да” другому Принцу-брату.

Ведь сердце выбрало его. Оно не виновато».

И тихо складками шурша, она смущенно прочь ушла.

И был назначен свадьбы день.

Лишь Брат Второй ходил как тень.

Ну, а поближе к февралю, не позже понедельника,

Пообещали Королю, что в срок родят наследника.

И хоть вопрос, чей будет трон, для всех теперь был ясен

Но Брат Второй был зол как черт и был он не согласен.

И умер старый дед-Король, велев не горевать,

И молодому Королю страною управлять.

А тот, готовясь стать отцом, чтоб не было конфузов,

Чеканить серебром медаль велел для карапузов.

Он помнил очень хорошо историю из детства.

И чтобы не было вновь ссор при дележе наследства,

Он снял корону с головы и вытащил бриллиант

(И вздрогнул: будто пламенем его обжег «Талант»).

И вот теперь был дан приказ разбить «Талант» на части,

Затем, чтоб каждый из детей имел свой символ власти.

И чтобы знал, за кем рожден, и впредь уже не спорил,

На каждом из «Талантов» поставлен был свой номер,

А чтоб не потеряли, был прикреплен к медали,

И при рождении близнеца обещан был из рук отца.

И в ожидании детей Король решил дать бал.

Позвал со всех сторон гостей, вином их угощал.

А под звучащий полонез он вдруг таинственно исчез.

Король исчез загадочно, оставил все дела.

А Королева юная в срок точный родила,

И словно двадцать лет назад, где-то на рассвете

В старом знатном замке вновь закричали дети…

И через несколько часов, когда родились дети,

Когда всех посчитали, вручили по медали.

Вдруг так же тайно, как отец, исчез под номером «один» близнец…

Все это было странно, все обвиняли тайно,

Того, кто знал, что виноват. Был очень зол

Второй Принц-брат…

Он к ней тогда пришел в ту ночь, она ему сказала «Прочь!!!»

Он так и не забыл

И боль в груди, и жгучий взгляд.

Шатаясь, сделал шаг назад,

Отказа не простил.

Потом забрал племянника, чтобы пресечь все слухи,

И обязал мать с сыном прожить всю жизнь в разлуке.

И чтобы знал, как вредно пить, их несчастливый род,

А может, просто для того, чтобы повеселить народ,

Назвал младенца Чивасом и вырастил под стать.

Однажды тот набрел на погреб, когда ходил гулять,

Он был угрюм с рождения и избегал общения,

А в погребе прохладно, уютно и приятно,

И как-то понемногу он свил себе берлогу.

И проводил там время, наверх не поднимаясь,

Порою месяцами с дядей не встречаясь.

И только лишь когда того схватил удар во цвете лет,

То Чивас взял шампанское «Брют» и вылез с ним на белый свет.

Вмиг отменил весь траур, всех разогнал в момент,

Позвал к себе Министра, велел подать обед.

Они там много пили, к утру вконец устали,

Они всю жизнь друг друга, не знав того, искали,

Допили по последней… И через пару лет

Жизнь в замке превратилась в один сплошной банкет.

После этого все долго молчали.

— Я не поеду, — первой сказала Принчипесса. — Вы как хотите, а я не поеду. Они там все чокнутые!

Веро кивнула, ее тоже серьезно беспокоил один вопрос.

— Вот ты мне скажи, Лошадь, без стихов никак нельзя?

Только Хорошей интересно было.

— А молодого Короля и исчезнувшего младенца так и не нашли?

Лошадь головой покачала.

— Может, плохо искали? — снова отозвалась Веро, но в душе ее совсем не это беспокоило. Пока она спала на плече Максимильяна, у нее на солнце обгорели щека и нос, и теперь выходило, что на одной половине лица у нее под глазом красовался синяк, а вторая пылала от солнечного перегрева.

— А что Королева? — настойчиво не сдавалась Хорошая.

Лошадь отогнала хвостом пчелу.

— Чивас, как корону надел, даже слышать о ней не хочет. Так и остался дикарем — ему Главный Министр всех на свете милее. К тому же если наследник найдется, он снова трона лишится, у него же медаль под номером два, так что вся эта семейственность ему не близка.

…И Лошадь толком закончить не успела, как вдруг из-за деревьев, за которыми недавно Томми скрылся, выпорхнула птица и, не останавливаясь, как самолет, полетела прямо на них.

Следом тут же выскочила Алессандра, быстро огляделась и, издав дикий вопль, бросилась за птицей.

— Ну, а она-то здесь откуда?! — воскликнула Принчипесса, и вопрос, конечно, повис в воздухе.

После этого, что-то насвистывая, из-за тех же самых деревьев с чрезвычайно довольным видом вышел Томми, и Веро стало очень интересно, как они все там не встретились.

Птица молниеносно пронеслась над повозкой, едва все пригнуться успели, и, бешено молотя крыльями, полетела вперед. Проводив ее взглядом, все обернулись к Алессандре. Стояли молча — ждали и смотрели, как она, размахивая руками, бежит к ним навстречу. И только Хорошая едва слышно сказала то, что и без нее все прекрасно знали:

— И ведь, конечно, тоже будет делать вид, что нас не знает.

Только Буржуй от радости по телеге хвостом