Птица летела на них как самолет, который потерял управление. При виде Алессандры у Сороки пронеслась перед глазами вся жизнь и в последних кадрах она узнала образ той, у которой недавно жемчуг стянула. Но поворачивать было поздно: посадочная полоса заканчивалась и, как она ни махала крыльями, шасси уже было выпущено.

Делать было нечего. Изобразив глубокое раскаяние, Сорока с глухим всхлипом шлепнулась на траву перед Алессандрой.

— Ты… — с надрывом пробормотала она. — А я тебя везде ищу…

Буржуй не сдержался и фыркнул: он птиц не любил даже больше, чем кошек. Но старательно скрывал это, чтобы лишних разговоров не ходило. Об этом только Веро знала. Она как-то раз застала Буржуя во дворе ресторана, когда он с надрывом на голубя лаял, а голубь сидел на крыше и недоуменно на него взирал. Буржуй аж подпрыгивал от досады и при этом так смешно лапами дергал, что Веро, выйдя после смены яблоко сгрызть, не удержалась и съязвила:

— А ты маши сильнее, вдруг взлетишь.

Алессандра чувства Буржуя разделяла, сама была готова голову Сороке оторвать, но сначала надо было вернуть жемчуг.

— Ну ты и дрянь…

— Здесь, — пропустив последнюю реплику, с чувством похлопала по груди Сорока, — все здесь. День и ночь берегла, чтобы враги не украли.

Но больше ничего сказать не успела, потому что воздух наполнился гулом, а земля задрожала, словно в ожидании конца света. В глазах Сороки мелькнул неподдельный страх.

— Спрячьте меня, — взвыла она и бросилась к Хорошей.

Сорока сразу Хорошую заприметила. Остальные в расчет не шли: Веро смотрела на нее с завидным равнодушием, Алессандра еще не оттаяла, а Хорошая хотя бы слушала с интересом…

А Веро и правда до птицы не было никакого дела, она, не отрываясь, смотрела на линию горизонта, туда, откуда земля дрожать начинала. Смотрела и в душе ликовала: к ним на всех парах Лошадник со своим стадом мчался. Лошадник, как вождь, скакал впереди, а за ним стройными рядами бежали опрятные, послушные коровки и телята. И Веро вдруг стало очень приятно, что у нее в королевстве есть свои личные знакомые. Веро бы, конечно, издалека Лошадника не узнала, но вот морду Григория, что впереди всех горделиво, как знамя, сияла, она бы из тысячи других морд узнала. У этой морды было такое выражение, словно он уже с утра ищет Веро и как только найдет, это все — навсегда! На этот раз она от его чувств не спасется!

— Чтоб я сдох… — сказал Буржуй.

— Иди ты?.. — удивленно переспросила Веро и перевела взгляд на Буржуя. Оказалось, что Буржуй в это время совсем в другую сторону смотрел.

Веро повернула голову.

Навстречу им с дикой скоростью, запряженная двумя гнедыми рысаками, неслась коляска. На козлах, лихо управляя лошадьми, сидела… Принчипесса…

— Как Принчипесса?! — открыла рот Алессандра, позабыв о Сороке. — Мы же ее только с нечесаными волосами под кустом оставили.

Хорошая быстро взглянула на Веро — хотела сказать, что сейчас самое время к худшему готовиться, но Веро уже переживала о том, что Григорий ее заметил и от радости шаг прибавил.

И даже Буржуй, который до этого ко всем событиям относился с оптимизмом, немного сник, мордой то в одну сторону, то в другую вертел, а потом и вовсе прижал уши и голову втянул, чтобы поменьше казаться. У новой Принчипессы в руках был хлыст, и она им погоняла с такой свирепостью, что трудно было предположить начало легкой беседы.

— Меня-то, наконец, кто-нибудь спрячет!!! — сорвалась на крик Сорока.

Алессандра вздрогнула, опомнилась и уставилась на нее с подозрением.

— А что ты натворила? Стащила что-нибудь?

— Ну, начинается… Самое время вопросы задавать!

И Сорока уклончиво посмотрела, долго ли до Лошадника осталось. А когда поняла, что ничего не осталось, пыл растрачивать не стала, взмахнула крыльями, вспорхнула и, не спрашивая, к Хорошей в капюшон забилась.

Не успела она спрятаться, как с одной стороны Принчипесса с криком коляску остановила, а с другой — с топотом Лошадник с коровами подъехал.

Еще пыль не осела, как Принчипесса слетела с козел и, никого не замечая, подбежала и гневно набросилась на Лошадника.

— Вы по какому праву по моей земле стадо гоните?! — кричала она, и глаза ее сверкали бесстрашно и воинственно. — Всю траву стоптали! Всех овец распугали!

Лошадник, не успев спешиться, взирал на нее сверху вниз в изумлении.

— Веро, а ты как здесь оказалась? — бросил он между делом, но взгляда от Принчипессы не отводил. — Григорий, фу! Ну, Веро, ты же знаешь, что он к тебе не равнодушен.

Алессандра, Хорошая и Буржуй изумленно уставились на Веро, и та сразу почувствовала себя польщенной. Легкий румянец тронул щеки, но насладиться чувством собственной значимости мешала что-то там вопящая Принчипесса.

Лошадник какое-то время ее не перебивал, спрыгнул с лошади, перебросил поводья. Обернулся, снял шляпу и, слегка поклонившись, спокойно ответил на разъяренный взгляд.

— Значит, это ты хозяйка заповедника, и земли тоже твои… Ну что ж, мы с коровами просим прощения. Ну что ты кричишь? — Лошадник пожал плечами. — Ну что? Да, разрешения не спрашивал. Я пять лет здесь стадо гоняю и не спрашиваю. Чтобы твой заповедник объехать, надо много времени потерять, а я торопился перегнать коров и не хотел делать крюк.

Принчипесса рот открыла и на коров посмотрела. Те стояли позади Лошадника как банда — холеные, обожающие своего хозяина. Они тоже делать крюк не хотели.

Не зная, что ответить, давая себе время собраться с мыслями, Принчипесса вдруг заметила Буржуя. Его трудно было не заметить: он сидел на задних лапах, уставившись на Принчипессу: и восторг, и ужас на его морде были неподдельные.

— А вы кто такие? Почему по моей земле ходите? А-а-а, просто гуляете. Ну, гуляйте…

И замолчав вдруг, Принчипесса медленно обвела взглядом свои владения. Она словно обо всех позабыла, даже о Лошаднике с его коровами.

— Как-то тихо все… — словно говоря сама с собой, тревожно пробормотала она, — как-то непривычно тихо…

Что-то мучило Принчипессу, и это беспокойство ее выдавало. Она вдруг снова посмотрела на Буржуя.

— Только осторожно гуляйте. У нас здесь, в общем-то, хорошо — и козы, и овечки пасутся. Только сегодня все попрятались. Узнали, что у меня с утра рысь из загона сбежала.

Веро невольно с какой-то глубинной тоской тоже посмотрела по сторонам. Ей искренне хотелось думать, что рысь — это что-то нарицательное, какой-то литературный прием, смысл которого она не понимает.

Зато Лошадник был не склонен к сантиментам. Он тут же сбросил с плеча