И наконец, человек, держащийся чуть поодаль: он никак не реагирует на происходящее. Иисус только что сказал апостолам, что один из них станет причиной его ареста и скорого конца, все искренне негодуют, уверяя, что никогда, никогда в жизни они его не предадут. Они переговариваются, размахивают руками, хмурят брови, в возмущении вскакивают из-за стола. Они очень плохие актеры и явно переигрывают. И только Иуда сохраняет спокойствие. И не потому, что собирается лицемерно отрицать сказанное, а потому, что все понял. Даже любимый андрогин не понял ничего… Иисус сам попросил Иуду на него донести. Он потребовал от него эту жертву. Иуда пожертвовал своей репутацией – он, умный, образованный человек, знаток Священного Писания, казначей общины, ведающий распределением денег. Иуда держит в руках мешочек с деньгами, они уже у него есть! Он не решился бы согрешить ради нескольких монет, как об этом думали в течение многих веков. Он это сделает из любви.

И опять – столько любви! Столько любви в этом суровом коренастом мужчине, который не стенает вместе с остальными, не кричит, заламывая руки, не возмущается. Окажись этот человек негодяем, как глупо было бы выдать сейчас себя этим странным равнодушием. Он получил приказ Иисуса. Приказ, который его уничтожил.

В «Евангелии от Пилата» я уже пояснил свое прочтение Тайной вечери: в основе христианства лежат две жертвы – жертва Иуды и жертва Христа.

Мне хотелось пресечь зло в корне, ведь такова одна из причин антисемитизма – указать на Иуду как на продажного еврея, способного на самый страшный грех ради тридцати сребреников. Хочется восстановить справедливость.

Визит подходит к концу. Покидая Горницу Тайной вечери, я прощаюсь с Христом-пеликаном, кормящим своих детей, и обещаю ему, что этим вечером, причащаясь, буду молиться за Иуду.

* * *

Тяжело вставать. Я не помню такой ужасной ночи.

Я крутился и вертелся в постели, как уж на сковородке. Стоило мне задремать, как во сне мне являлось какое-нибудь событие из прошлого, когда я плохо поступал по отношению к другому человеку. И каждый раз я заставлял себя проснуться, пока сон не превратился в кошмар, но все равно событие это отпечатывалось у меня в памяти. Потом я засыпал снова и во сне вынужден был исследовать новую темную зону моей жизни. В минуты бодрствования я облекал словами то, что годами пытался скрыть от самого себя, и передо мной воочию представал список моих ошибок. А ведь я никогда не желал зла и даже не осознавал, что совершаю его, вот только действовал порой будто одержимый злым демоном: заставлял страдать, зачастую по небрежности, порой по неведению; иногда, оказавшись на перепутье, мог, к сожалению, лишь выбирать из двух зол.

Эти тягостные часы – словно горькое и болезненное послевкусие от дара, полученного мной в Храме Гроба Господня. Уверившись, что Иисус говорит со мной, теперь я получаю пугающее подтверждение того, что многократно грешил.

Ночь – словно предчувствие ада.

Итак, мой день начинается с долгого объяснения с Богом, а потом – бесконечная молитва.

* * *

Последний день нашего паломничества. Мы отправляемся на поиски двух других Иерусалимов, иудейского и мусульманского.

Пока струящийся, подернутый дымкой свет зари омывает город, мы проходим по старым кварталам к центральной эспланаде – это созданное природой плато, нависающее над городом. Мы идем мимо крытых рынков, где к аромату кофе и кардамона примешиваются волшебные запахи свежей выпечки, и доходим до охраняемых ворот, на вид очень негостеприимных. Поскольку мы не мусульмане, мы можем войти только через них, между тем как мусульманам доступны одиннадцать ворот. Военные с автоматами стоят по сторонам античного портика, тут же находится портик современный – металлодетектор. В этом секторе, где конфликт между израильтянами и палестинцами ощущается особенно остро, соблюдаются строжайшие меры безопасности для предотвращения терактов или взрывов, здесь тщательно досматривают посетителей, проверяя, нет ли при них оружия.

У этого места два названия, и двойное именование словно подчеркивает его спорный характер: для иудеев это Храмовая гора, а для мусульман эспланада Мечетей.

Первый храм был воздвигнут здесь царем Соломоном в X веке до Рождества Христова на том месте, где его отец царь Давид сочинял и распевал свои страстные псалмы. Храм был разрушен Навуходоносором II, который изгнал евреев в Вавилон. По возвращении из вавилонского пленения в 515 году до н. э. они создали Второй храм, который был достроен и усовершенствован при царе Ироде: этот правитель явно преуспел в строительстве. Иисус бывал в этом святом месте – здесь он обличал фарисеев. Но увы, и этот Храм был разрушен и сожжен римлянами под предводительством Тита в 70 году. С тех пор евреи рассеяны по миру, а в Иерусалиме они молятся у единственной уцелевшей части древней стены на западном склоне Храмовой горы; Стена Плача – синагога под открытым небом, разделенная на две зоны, мужскую и женскую. О том, что здесь должен стоять Третий храм, мечтали и римский император Юлиан, и будущий император Наполеон Бонапарт. Странное имперское искушение, не правда ли? В наши дни ортодоксальные евреи вынашивают планы строительства нового Храма, но это довольно сложно, потому что есть еще мусульманская история.

Ведь сегодня эспланада Мечетей – важнейшее священное место для исповедующих ислам. После того как император Адриан повелел построить здесь святилище в честь Юпитера, а впоследствии при христианах верхушка горы была замусорена, Халиф Омар захватил всю Палестину и очистил эту территорию, что позволило его преемнику Абд аль-Малику воздвигнуть здесь Купол Скалы, который, наподобие Эйфелевой башни в Париже или лондонского Биг-Бена, является для всего мира символом Иерусалима.

Это прекрасное святилище возвышается одиноко в центре гигантской прямоугольной площади. Этим утром здесь почти никого нет. Кроме нашей группы и нескольких иорданских охранников из Вакфа[40], я вижу лишь двух девушек в мусульманских платках, беседующих на ходу. Здесь неба больше, чем земли, в отличие от узких иерусалимских улочек, которые скрадывают лазурь. Какой покой! По соседству с теснотой улочек это пустое и безмолвное пространство особенно впечатляет. Оно позволяет дышать, умиротворяет душу, и я понимаю, почему эта возвышенность, престол для храмов и мечетей, всегда являлась религиозным местом.

Оно вдвойне священно. Священно для евреев, которые не заходят сюда, опасаясь осквернить этот прямоугольник, по которому было позволено ступать только первосвященнику и всего раз в год; они страшатся осквернить Святая Святых, где когда-то хранились Скрижали Завета, местонахождение которых сейчас не