рот, но тщетно. А зондер уже швырнул Бекки на тележку, на которой лежали другие тела, и покатил ее к лифту. Я бессильно наблюдал, как они исчезли в темноте. И вдруг резкий жар опалил мое лицо. Я смотрел в печь. Где она уже горела, но не сгорала. Господи, во имя всего святого, она жива! Ей больно! Но зондер продолжал оставаться глухим, а я немым.

Я хотел вытащить ее, но жар не давал подойти ближе. Пламя бесстыже лизало ее, насиловало, но не убивало. Она смотрела сквозь огонь с укором. Я знаю, чего она хотела. Чтобы я сказал ее истязателям, что она жива.

– Они все живы, – произнес зондер, наблюдавший за огнем. – И спросил он: «Каин, где брат твой Авель?» И ответил Каин: «Он напал сам на себя».

Слова эти въелись колючим жалом в мой разгоряченный мозг. Меж тем огонь разгорался сильнее, ему уже было мало пространства печи, он вырывался наружу, силясь добраться и до нас. Я хотел отклониться, но разве я мог? Ведь она же была внутри. И смотрела. Смотрела на меня с молчаливым упреком.

Но почему ты сама молчишь?! Воспротивься смерти своей!

– Жива!

Крик оглушил меня самого. Широко раскрыв глаза, я уставился в потолок. Оглушенный, разбитый, измученный очередным кошмарным сном. В дверь постучали. Я не двинулся, мне казалось, остатки сна продолжают издеваться над моим разумом. Стук повторился. Я натянул штаны и пошел вниз. Не спрашивая, распахнул дверь. На пороге стояла Алиса. Несмотря на поздний час, выглядела она свежо, волосы были гладко причесаны и уложены в идеальные волны. Ярко-красная помада идеально оттеняла ее молочную гладкую кожу даже в сумраке. Я скользнул рассеянным взглядом по красивому платью с кружевным воротником. В руках она теребила легкий плащ. Я не успел ей ничего сказать, она переступила порог и тут же припала ко мне всем телом. Я почувствовал приятный аромат духов, исходивший от ее мягкого теплого тела. Не говоря ни слова, она уронила плащ и обвила меня руками, уткнувшись в грудь лицом. Я не сразу осознал, что она плачет.

– Я… дурно спал, мне нужно в душ, – устало и растерянно проговорил я, еще не до конца отойдя ото сна.

Она не отпускала меня.

– Я знаю, мне тоже снятся кошмары, – тихо прошептала, – ты не представляешь, как мне страшно, Виланд.

Я попытался отстраниться, но она испуганно трепыхнулась, прижимаясь ко мне еще крепче.

– Прости, мне рано вставать. – Я очень осторожно попробовал разжать ее руки, на сей раз она поддалась.

Алиса стояла передо мной, опустив голову. Она была прекрасна в своей тревожной грусти, от нее сладко пахло, она была красива, горяча, податлива. И она не была еврейкой, с насмешкой подсказал я себе самому.

– Ты отдалился, – произнесла она, – сейчас всем страшно, я понимаю – когда они прилетают, я каждый раз умираю от страха. Но разве вместе не легче пережить этот кошмар? Мне тебя не хватает, Виланд.

Я молча уставился на нее, пока, наконец, не осознал, о каком кошмаре она говорила. Губы мои против желания медленно разъехались в улыбке, тошнотворная тяжесть вновь навалилась с прежней неизбывностью.

– Да, кошмар, – наконец устало произнес я и добавил: – Ты сильная.

Алиса с горечью посмотрела на меня, она уже знала, что я скажу далее.

– Тебе пора.

Она очень медленно кивнула и вдруг усмехнулась. Тревога и грусть как-то разом схлынули с нее, обнажив жесткую проницательность.

– Зачем она тебе? – Она впилась в меня прямым немигающим взглядом. – Зачем тебе эта еврейская шлюха? Что ты в ней нашел?

Она выжидательно смотрела на меня. Я молчал, даже не представляя, что ей было известно.

– А-а-а… – вдруг протянула она, вмиг успокоившись, рот ее искривился в понимающей улыбке, будто она увидела то, что всегда было на виду, но что упорно искалось по далеким и темным закоулкам, – а-а, – еще раз повторила она, одновременно бросая презрительный взгляд на меня, – обезопасить себя решил? Страховку под себя подложил и пользуешь? Так? Признайся.

– Какого черта? – Я непонимающе уставился на Алису.

– Как сказал рейхсфюрер? «У каждого немца есть свой хороший еврей, отменный, первоклассный». Что ж, Виланд, она отменная шлюха? Первоклассная? Сейчас попользуешь ее отменность, а когда все кончится, она за тебя вступится, так ведь? На это рассчитываешь? Чтоб спасла твою жалкую шкуру? Расскажет всем, что ты не был чудовищем и тайно помогал бедной еврейке в лагере! За это подкидываешь хлебные корки и трахаешь эту еврейскую суку?!

– Пошла к черту! – прорычал я.

Грубо схватив Алису за руку, я вышвырнул ее мягкое безвольное тело на лестницу. Теперь она не сопротивлялась, но хохотала как одержимая. С громким стуком я закрыл дверь, привалившись к ней горячим лбом.

Я понял, что схожу с ума: я окончательно перестал различать, где явь перетекала в ночные кошмары. Этой ночью я больше не спал.

Холода пришли рано. В октябре несколько недель без перерыва лил дождь, превративший весь лагерь в сплошное болото. Во всем лагере к вони грязных тел и гнилья добавился стойкий запах плесени. Даже в эсэсовских казармах и административных блоках, которые старались проветривать каждый день, ощущался этот запах.

Вскоре начались повсеместные приготовления к эвакуации. Первые партии заключенных должны были отправиться в лагерь Гросс-Розен. Из бараков «Канады» спешно вывозились самые ценные вещи, в медицинских блоках паковались материалы, техника, инструменты, медикаменты, приборы, использовавшиеся во время опытов. Офицеры отправляли своих жен и детей обратно в Германию, те уезжали на грузовиках, доверху забитых скарбом, собранным за время службы их мужей в лагере. Все были взвинчены новостями касательно продвижения русских.

Вскоре начали жечь бумажный архив. Под дым тлеющей картотеки и транспортных ведомостей рабочие команды начали разбирать второй крематорий. Газовые камеры решено было уничтожить заранее, чтобы они ни в коем случае не попали в руки Красной армии, как в Майданеке. Все вентиляционное оборудование и детали печей аккуратно ставили поодаль, позже их должны были запаковать и вывезти в Германию. Все это планировалось переправить в тайный склад под Маутхаузеном. Уже там предполагалось собрать новые крематории и снова запустить их в работу.

Огромные тюки громоздились возле усадьбы Хёсса. Насколько я знал, его семейство переезжало куда-то под Равенсбрюк, где было еще относительно спокойно. В отсутствие супруга фрау Хёсс, невзирая на какие бы то ни было приличия, торопливо готовила к отправке нажитое добро. Она суетливо носилась между машинами, шумно и истерично давая указания лагерным работникам. Чтобы вывести их пожитки, пришлось выделить целую колонну грузовиков. Охранники пораженно наблюдали за тем, как работники грузили изысканную мебель, ковры, посуду, чемоданы с одеждой и игрушками, свертки с бельем, ящики с винами,