Наступает следующий этап в работе — очистка и дробная кристаллизация растворов высокой радиоактивности. Теперь необходимо предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния колебаний температуры. В жалком, продуваемом со всех сторон сарае носится пыль с частицами железа и угля, которые примешиваются к старательно очищенным продуктам переработки, что приводит Мари в отчаяние. У нее болит душа от ежедневных происшествий такого рода, попусту отнимающих и время, и силы.

Пьеру так надоела эта бесконечная борьба, что он готов отказаться от нее. Будем понимать его правильно: он и не думал бросать исследования радия и радиоактивности, но охотно бы приостановил в данный момент специальные технические операции по выделению чистого радия. Препятствия в работе казались непреодолимыми. Разве нельзя возобновить ее позднее, в лучших условиях? Более склонный искать в природе значение ее явлений, чем их материальную реальность, Пьер Кюри выходит из себя при виде тех ничтожных результатов, какие получаются в результате изнурительной работы Мари. Он ей советует сделать передышку.

Но Пьер не учел характера своей жены. Мари хочет выделить радий, и выделит. Она не обращает внимания ни на переутомление, ни на трудности, ни на пробелы в своих знаниях, усложняющие ее задачу. В конце концов, она еще не так давно в науке. В ней нет ни уверенности, ни глубокой научной культуры, как у Пьера, работающего уже двадцать лет; то и дело она наталкивается на явления и методы, мало ей знакомые, и тогда приходится наспех собирать сведения о них из литературы. Ну и пусть трудно! С упрямством она хватается за свою аппаратуру и пробирки».

Вторая попытка реконструкции

Месяцы работы складываются в годы. Мария и Пьер работают во все том же дырявом сарае, преследуя неуловимую, постоянно убегающую цель — из породы добыть драгоценные граммы радия, элемента, в существовании которого они уже не сомневаются. Правда, радий все еще не дается им в руки. Но уже стало ясно, каким образом его можно добыть.

Правда, пока чисто теоретически. Каторжный труд все длится и длится, не только хрупкая Мария, но и железный Пьер чувствует, как подорвано их здоровье. К счастью, бесконечные котлы с кипящими растворами остались позади. Методы работы стали меняться, но, к сожалению, Пьеру по-прежнему приходится создавать оборудование зачастую из тех материалов, которые были под рукой.

То, что осталось от руды, полученной в начале гигантского опыта, превратилось в сложные растворы, которые следовало отфильтровать, чтобы удалить другие, уже известные элементы. Да, эта работа была не такой тяжелой физически, как первый этап обработки, но все же достаточно трудоемкой и непростой. Особенно, конечно, тяжело было жаркими летними днями. И все это продолжалось до тех пор, пока наконец не удалили все лишнее — остались всего два элемента в растворе: барий и радий.

Радий давно уже для Марии и Пьера стал их собственным элементом, неким подобием собственного ребенка. Да, пока неуловимый, да, невероятно драгоценный. Супруги Кюри думали, что конец их каторжного труда уже близок. Оставалась последняя операция — разделить два оставшихся компонента. Но, конечно, это была отдельная технологическая проблема, которую надо было решить сначала для лабораторных, а потом и для промышленных условий.

Раз за разом они с помощью изобретенной Пьером установки исследовали растворы и раз за разом убеждались, что разделение опять не удалось. Вот и сейчас, услышав от жены уже привычное «разделения не произошло», Пьер вышел из импровизированной «электроскопической лаборатории» (по сути просто отделенной черными полотнищами части все того же сарая) и оперся о край тяжелого лабораторного стола, полностью занятого огромной стеклянной установкой.

На отдельном столике лежала лабораторная тетрадь — изрядно истрепанная, с несколькими цветными закладками, в пятнах и с чуть надорванной обложкой. Это был результат их невероятного труда, зафиксированный на страницах лаконичными карандашными записями. Пьер взял в руки тетрадь. Открыл первую страницу и стал читать:

— Двенадцатого сентября тысяча восемьсот девяносто девятого года. Обработка руды почти закончена. Остались только барий и радий. Следующий этап даст радий…

Пьер устало усмехнулся и перевернул страницу.

— Восьмое ноября тысяча восемьсот девяносто девятого года. Опыт номер один. Разделения не произошло…

Он перевернул еще одну страницу.

— Десятое ноября тысяча восемьсот девяносто девятого года. Опыт номер два. Разделения не произошло…

Мария сидела за установкой и слушала голос мужа. Зной, охвативший Париж, даже не думал спадать. Она чувствовала, как липнет к спине тонкая ткань платья, и все мечтала о том дне, когда придет прохлада. Черные полотнища занавеси исчезли перед ее мысленным взором, она все пыталась представить тот день, когда наконец цель их опыта будет достигнута. Голос Пьера все звучал и звучал:

— Шестнадцатое июля тысяча девятисотого года. Опыт номер четыреста пятьдесят восемь… радий по-прежнему не отделяется от бария…

Послышался хлопок — это Пьер бросил лабораторную тетрадь на стол. Работа продолжалась уже так долго, что Мария по звуку могла определить не только, где находится муж в их тесном лабораторном мирке, но и на какой стул он опустился, из какого стола вытащил ящик и какую створку какого окна со скрипом открыл. Сейчас раздались одновременно скрип и дребезжание стекол — значит, Пьер настежь распахнул обе половинки входной двери. Но в занавешенной части было по-прежнему невероятно душно. Мария поднялась и направилась к выходу, откуда слышался голос Пьера.

— …ну хорошо, пусть. Похоже, радий не может быть отделен от бария. Мы сделали все возможное и даже больше. Больше, чем сделали бы большинство ученых на нашем месте, может быть, больше, чем все остальные вместе взятые… Но все бесполезно!

Пьер оставался в лаборатории, но смотрел в сторону распахнутой двери, за которой ничего интересного не было — только жара, утоптанная земля двора и кирпичная стена соседнего здания в каких-то пятнадцати метрах на север. Смотрел и продолжал подводить итоги последних дней работы:

— …Значит, нам никогда не найти способ их разделения… барий и радий не могут быть разделены!

Он услышал шаги Марии и обернулся к ней.

— Как ты думаешь, эта невыносимая жара еще долго продержится?

Мария вынула из кармана батистовый платочек и промокнула им лоб — платок мгновенно промок. Она оперлась о колонну, поддерживающую местами прохудившуюся крышу. Пьер все говорил и говорил, ей было ясно видно, как велико его разочарование.

— …душно летом, холодно зимой!

Он обернулся к жене. Та чуть улыбнулась и снова промокнула лицо.

— И как долго ты еще сможешь изводить себя? Сколько еще вытерпишь?

Мария молчала. У нее не было ответа ни на один из этих вопросов. Правда, она не задумывалась о