Само по себе выделение полония из висмутовой фракции и радия — из бариевой представлялось теоретически возможным. Но и выполнение такой грандиозной задачи требовало изменения масштабов всей работы: необходимы были более просторное рабочее помещение, помощники, а главное — деньги.

Однако Мария пришла к выводу, что, вероятно, весь радий и часть полония оказываются в отходах производства урана. При поддержке Австрийской академии наук исследователям удалось приобрести несколько тонн этих отходов по доступной цене. Теперь оставалась «сущая малость» — организовать их переработку.

Во-первых, надо было подыскать помещение. Супруги Кюри приспособили для переработки отходов заброшенный сарай во дворе Городской школы индустриальной физики и химии. Измерительная же аппаратура осталась на старом месте — в мастерской на первом этаже Школы.

Сарай на улице Ломон был деревянный, с бетонным полом, застекленными окнами и крышей, без вытяжных шкафов для опытов с ядовитыми газами. Если позволяла погода, опыты проводились на открытом воздухе, а когда шел дождь, супруги Кюри работали с открытыми окнами, в сырости, на сквозняке. Летом из-за стеклянной крыши в сарае было жарко, как в теплице, а зимой было непонятно, что лучше, — дождь или мороз. Если шел дождь, то капли с мягким, но раздражающим стуком падали на пол, на рабочие столы. Физики отметили места, где нельзя было из-за сырости ставить аппаратуру. Если мороз, они мерзли сами, а прогреть помещение было невозможно: печка, даже раскаленная докрасна, — одно разочарование. Подойдя к ней вплотную, немного согреваешься, но уже в метре от нее снова мерзнешь.

Но самым серьезным недостатком, конечно, оставалось отсутствие вытяжного шкафа, совершенно необходимого для удаления вредных для здоровья паров и газов, выделявшихся во время химических реакций. Тем более что в данном случае речь шла не о единичных реакциях, а о переработке тонн руды. Ученые старались осуществлять химические процессы во дворе, но это было возможно лишь в хорошую погоду. В ненастье приходилось работать в сарае при открытых окнах.

Но вот что пишет о годах этой работы Мария: «…Но как раз в этом дрянном старом сарае протекли лучшие и счастливейшие годы нашей жизни, всецело посвященные работе. Нередко я готовила какую-нибудь пищу тут же, чтобы не прерывать ход особо важной операции. Иногда весь день я перемешивала кипящую массу железным шкворнем длиной почти в мой рост. Вечером я валилась с ног от усталости.

Мне приходилось обрабатывать в день до двадцати килограммов первичного материала, и в результате весь сарай был заставлен большими химическими сосудами с осадками и растворами; изнурительный труд переносить мешки, сосуды, переливать растворы из одного сосуда в другой, по нескольку часов подряд мешать кипящую жидкость в чугунном котле».

В таких условиях чета Кюри работала с 1898 по 1902 год, причем первые два года без ассистентов. Сначала они работали совместно над химическим выделением полония и радия, добывали радиоактивные продукты, а затем измеряли интенсивность их излучения.

Вскоре супруги нашли более целесообразным действовать раздельно. Пьер занимался уточнением свойств радия, стремился изучить новый металл. Мария продолжала обработку руд, чтобы получить чистые соли обоих новых элементов.

Мария взяла на себя роль чернорабочего. Ей не привыкать брать на себя самое трудное. Уроки юности и студенческих лет не прошли даром: ей нелегко было «жить в людях», работать репетитором, в дождь и холод бегать по городу, экономя каждую копейку, бежать от ученика к ученику по мокрым, грязным осенним варшавским улицам. Разве она жаловалась, когда мерзла в парижской каморке? Когда падала в голодные обмороки?

Она привыкла к тому, что ей все дается ценой неимоверных усилий, терпения. Именно это сделало ее человеком крепкого духа и твердой воли, который упорно добивается поставленной цели. В сарае — ее супруг, поглощенный постановкой точных опытов, во дворе — она, Мария, с развевающимися на ветру волосами, в старом запыленном и прожженном кислотами фартуке, окруженная клубами дыма, разъедающего глаза и горло.

Вот что рассказывает Мария об этих временах: «Несмотря на трудные условия работы, мы чувствовали себя вполне счастливыми. Все дни мы проводили в лаборатории. В жалком сарае царили полный мир и тишина; бывало, что приходилось только следить за ходом той или другой операции, тогда мы прогуливались взад и вперед по сараю, беседуя о нашей теперешней и будущей работе; озябнув, подкреплялись чашкой чая тут же, у печки. В нашем общем, едином увлечении мы жили как во сне.

…В лаборатории мы очень мало виделись с людьми; время от времени кое-кто из физиков и химиков заходил к нам: или посмотреть на наши опыты, или спросить совета у Пьера Кюри, уже известного своими познаниями в нескольких разделах физики. И у классной доски начинались те беседы, что оставляют лучшие воспоминания, возбуждая еще больший научный интерес и рвение к работе, и в то же время не прерывают естественный ход мысли и не смущают атмосферу покоя и внутренней сосредоточенности, какой и должна быть атмосфера лаборатории…

Нашу работу по радиоактивности мы начали в одиночестве. Но ввиду масштабности самой задачи все большее и большее значение для пользы дела приобретало сотрудничество с кем-нибудь еще. Уже в 1898 году руководитель научных работ института Ж. Бемон оказал нам временную помощь. Около 1900 года Пьер Кюри познакомился с молодым химиком Андре Дебьерном, работавшим препаратором у профессора Фриделя, который очень ценил его как ученого. Андре Дебьерн охотно откликнулся на предложение Пьера заняться радиоактивностью: он принялся исследовать новый радиоэлемент, существование которого предполагалось в группе железа и редких земель. Он открыл этот элемент, названный актинием. Хотя Андре Дебьерн работал в химико-физической лаборатории Сорбоннского университета, руководимого Жаном Перреном, он часто заходил к нам в сарай, вскоре став очень близким другом и нашим, и доктора Кюри, а впоследствии и наших детей».

Человек скромный и, говоря нынешним языком, непубличный, Мария эти воспоминания помещает в книгу «Пьер Кюри».

Но, кроме работы, отнимающей львиную долю времени, есть и просто жизнь. Мария по утрам возится с дочуркой, кормит ее, одевает. Правда, ни на театры, ни на прогулки времени не остается, но Марию это не печалит. Тяжелее всего для нее то, что Длусские, давние друзья и по-настоящему родные люди, теперь очень далеко.

Мария рассказывала Еве, младшей дочери, об этих невероятных годах так: «Наш сарай был занят теперь большими сосудами, содержавшими жидкости и осадки. Перемещение этих сосудов и переливание их содержимого было очень тяжелым занятием. Крайне изматывал меня длившийся часами подогрев этих масс и необходимость помешивать их железной