Как я не стал мистером Твистером

Летом 1975 года родители привезли меня в Таллин. Остановиться планировали в гостинице «Тооме» – отнюдь не шикарной, но находящейся в историческом центре. Забронировать номер должен был местный хозяйственник. Папа оказывал ему некоторые услуги, и тот – в благодарность – обещал решить вопрос с проживанием, что было непросто в разгар туристического сезона. Путеводитель по Таллину, приобретенный в те дни, содержит список всего из девяти (!) гостиниц. И это в одном из самых привлекательных туристических центров СССР. Замечу попутно, что приведенный там же список ресторанов насчитывает семнадцать наименований (ныне на одной лишь Ратушной площади их примерно столько же). Кроме того, в путеводителе было отмечено двенадцать кафе и пять баров [Таллисте 1974: 79–81]. Сегодняшний турист, привыкший к современным путеводителям, полагает, возможно, что перечислены были лишь те отели, кафе и рестораны, которые дали издателю рекламу. Но в Советском Союзе такого рода рекламы не существовало вообще. Путеводитель был некоммерческим и содержал абсолютно все (!) гостиницы, имевшиеся в городе, кроме ведомственных, то есть тех, где городские предприятия селили своих командированных.

Понятно, что в этой ситуации отец заранее должен был договориться об отеле. Но, увы, произошла накладка. Приехав в Таллин поздно вечером, мы обнаружили, что номер не забронирован. Искать что-либо в иных немногочисленных гостиницах Таллина было бесполезно. Я вспомнил печальную судьбу мистера Твистера из знаменитого стихотворения Самуила Маршака и полагал уже, что придется ночевать в прихожей («Очень гордится он белою кожей – / Вот и ночует на стуле в прихожей!»). Но все оказалось не столь плохо. Вопреки слухам о том, как эстонцы не любят русских, хозяева проявили гостеприимство в меру своих ограниченных возможностей. Они не оставили нас на улице. Гостиничный вариант отдыха просто трансформировался в общежитский. У отеля имелся неподалеку филиал, куда мы и отправились. Там семью разделили. Мы с папой пошли в мужской номер, где, кроме нас, ночевали еще человека четыре. А маму разместили в женском, где жили с десяток постояльцев. Туалета с душем в номерах не имелось. Как говорили в советское время, «удобства – в коридоре».

В общем, судьбу мистера Твистера мне испытать не довелось, хотя подобные истории в СССР случались. Как-то раз одна восторженная провинциалка, посмотрев романтический фильм «Я шагаю по Москве», накопила денег и приехала в этот «красивый, добрый город». Впечатления оказались отнюдь не романтическими. В гостиницу она не попала, ночевала на вокзале, где у нее украли все сбережения. А под конец девушку еще и забрали в милицию, приняв за проститутку. Об этой истории с грустью рассказал в мемуарах сам режиссер фильма, не ожидавший, по-видимому, подобных последствий своего творчества [Данелия 2006: 228]. Однако не будем сгущать краски. Такие казусы были все же явлением, не слишком характерным. А вот размещение путешественника в комнатке общежитского типа с абсолютно чужими людьми – делом совершенно типичным. Когда в середине 1980‑х я путешествовал «дикарем» по разным городам России, мне крайне редко удавалось снять койку в двухместном номере (отдельный номер вообще никогда не попадался). Но и на улице ни разу не оставался. Всегда, приехав в новый город, я находил недорогой ночлег в комнате с тремя-четырьмя соседями, не бронируя при этом себе койку заранее. Лишь один раз в Саранске мне вообще ничего не обломилось, и тогда администратор гостиницы дал адрес бабки, у которой я переночевал за рубль на сундучке с условием очистить помещение рано-рано утром.

Как-то раз в Ярославле мне довелось разговориться с тремя своими гостиничными соседями: кто за чем приехал? Туристов среди них не оказалось. Все были деловыми. Один сосед – Миша, мужик явно кавказского происхождения, – поведал, что приехал покупать себе машину. Деньгу он зашибал, по-видимому, неплохую, однако дефицитный автомобиль у государства так просто (за одни лишь деньги) приобрести не удавалось. И в Ярославле его навели на частника, который соглашался продать машину. Миша уже предвкушал свой покупательский успех. Он был счастлив, светился радостью как человек, которому предстоит вот-вот войти в элиту, то есть в число счастливых обладателей персонального транспорта. Увы, стать таковым ему не удалось. Частный автомобильный рынок в СССР таил определенные опасности. Месяца через три, уже в Ленинграде, я вдруг был вызван к следователю. Тот поинтересовался, что мне известно о Мише, и сам, в свою очередь, поведал о печальной судьбе страдальца. Пропал сей бедолага враз после моего отъезда. Ушел на «дело» и не вернулся. Возможно, труп его остался в Волге-матушке. Так и не знаю я по сей день, то ли болтал веселый Миша слишком много о своей ожидаемой покупке и о наличных деньгах, которые держал при себе, то ли «добрые люди», обещавшие продать машину, с самого начала вели его в смертельную ловушку.

Частные накопления обычно не приносили человеку счастья в СССР. Что Бендеру-Задунайскому, что Мише ярославскому. Поэтому солидный человек стремился приобретать вещи с помощью связей на рынке взаимных услуг, а не с помощью денег на весьма опасном и криминальном черном рынке.

Для меня рынок услуг впервые стал вопросом жизни и смерти в самом конце 1970‑х. Окончив школу, я решил поступать в Ленгосуниверситет на факультет экономики. Опасная, как выяснилось, была затея. Срезали меня на сочинении. В первый и последний раз дали понять, что пишу я на двойку. До этого в школе были в основном пятерки. А после – журналистская карьера, тысячи статей, десяток книг и внимание многих читателей. Двойка меня сильно огорчила. Пришлось подавать апелляцию. Добиться чего бы то ни было подобным способом, конечно, никто не мог. Но взглянуть, как система объясняла народу свои действия, было любопытно. Дать мне удовлетворительное объяснение апелляционная комиссия не могла. А потому сразу от обороны перешла к наступлению. Ситуация напоминала известный анекдот того времени.

Экзаменатор: Сколько советских людей погибло в Великой Отечественной войне?

Абитуриент: 20 миллионов.

Экзаменатор: А теперь перечислите всех поименно.

Мне столь серьезного задания члены комиссии не дали, однако к решению вопроса об отсеве подошли с выдумкой. Дело в том, что в 1978 году, когда я сдавал вступительные экзамены, Леонид Брежнев разразился вдруг мемуарами. Вся страна обсуждала его «Малую землю» – рассказ о том, как в Великую Отечественную войну советские солдаты обороняли небольшой плацдарм под Новороссийском. Ссылки на этот брежневский труд считались обязательными во многих случаях. И для меня, поскольку писал я сочинение о современных проблемах, обойтись без упоминания «Малой земли» было никак нельзя.

– А вы