ректора устроить меня на работу. К счастью, на соответствующей кафедре имелась вакансия. В иной ситуации ее отдали бы какому-нибудь родственнику профессора или доцента. Но тут их обошел я, поскольку ректор был благодарен типографу, а тот – моему отцу.

Такого рода примеров устройства советской экономики можно приводить сотни. В конце 1970‑х – начале 1980‑х они часто попадали в кинематограф и в художественную литературу. Вот, скажем, фильм «Гараж» Эльдара Рязанова, сделанный на основе реальной истории, приключившейся в гаражном кооперативе «Мосфильма». Одна из сюжетных линий такова. Построить удобный гараж для своей машины было в СССР чрезвычайно трудно, в частности, потому, что не имелось выделенных для этого мест. В результате правление гаражного кооператива некоего института приняло в состав пайщиков ушлую даму – директора рынка. А та, соответственно, помогала доставать дефицитные стройматериалы, без которых гараж не был бы построен. В фильме «Мимино» Георгия Данелии главный герой получает возможность остановиться в московской гостинице через знакомого оперного певца, который звонит нужному человеку и обещает ему в благодарность за помощь билеты в театр. А в кинокартине «Блондинка за углом» Владимира Бортко представлен уже целый «парад» подобных нужных людей. Или «нужников», как назывались они на старом советском сленге [Войнович 2010: 526]. Каждый «нужник» обеспечивал на рынке услуг определенную нужду обращавшихся к нему советских граждан.

Вот как описывал А. Рубинов работу известного ему «нужника» – директора продовольственного магазина:

Не обращая внимания на ожидающих, в приемную входили ярко одетые люди… Известные личности весело прошмыгивали за дверь <…> Потом динамик звал Таню или Маню. Маня или Таня вбегали и тут же выходили с посетителями, беседуя по-свойски, как любящие друг друга родственники. Опытные посетители объясняли: пошли в подвал – гастрономический или кондитерский [Рубинов 1990: 125].

Расплачивались посетители за колбасы и конфеты, в частности, билетами на просмотр недоступных простому зрителю западных фильмов.

На лучших местах в самых престижных домах творческой интеллигенции <…> колбасницы, галантерейщицы, ювелирши, молочницы <…> из тех, кто торгует редким в ту пору швейцарским сыром со слезой [Рубинов 2005: 231].

Олег Басилашвили вспоминал, как взволнованно говорил продавщице дефицитной литературы из «Книжной лавки писателей» на Невском проспекте в Ленинграде: «Если захотите в наш БДТ – я с радостью – в любой день – вот мой телефон!» [Басилашвили 2012: 103].

Обмен услугами был в 1970‑х не маргинальным явлением, не отклонением от коммунистических этических норм, а, наоборот, абсолютной нормой. И чем более уважали того или иного человека, тем больше была вероятность, что он вступит так или иначе в систему обмена услугами, предлагая свой дефицит в благодарность за доступ к дефициту партнера. Появился даже анекдот про «нужника», звонящего клиенту с информацией о том, что достал ему место на престижном кладбище, но… с условием занять его не позже, чем завтра. А то место «уйдет» к тому, кто сразу готов стать покойником [Мельниченко 2014: 570].

Иногда случаи обмена услугами были весьма оригинальными. Скажем, газета «Известия» получила квартиры для своих сотрудников у московского мэра Промыслова, а в благодарность преподнесла ему снимок, на котором Брежнев дружески хлопает Промыслова по плечу. Известинский фотокор вовремя щелкнул аппаратом: подобные снимки советские чиновники обожали. Они вешали их в кабинетах и приемных, чтобы продемонстрировать каждому посетителю степень своей близости к «влиятельному телу» [Мамлеев 2008: 115].

Порой цепочки взаимных услуг были значительно длиннее, нежели в «Гараже», в «Мимино» или в моем случае. Вот, например, чудный образец из рассказа «Жизнь коротка» Сергея Довлатова. История, наверное, выдуманная, но, по сути дела, очень точно отражающая характер обмена услугами в СССР. Некой девушке (Регине), эмигрировавшей в Америку и желавшей там заручиться поддержкой маститого писателя – выходца из России, понадобилось приобрести раритетное издание его юношеских стихов. Оно имелось у спекулянта, но тому требовались не деньги, а собрание сочинений Мандельштама.

В результате состоялся долгий тройной обмен. Регина достала кому-то заграничный слуховой аппарат. Кого-то устроили по блату в Лесотехническую академию. Кому-то досталось смягчение приговора за вымогательство и шантаж. Еще кому-то – финская облицовочная плитка. На последнем этапе фигурировал четырехтомник Мандельштама.

В некоторых случаях цепочки обмена услугами оказывались столь сложными и длинными, что их выстраивание становилось объектом профессиональной маклерской работы. Если бы, допустим, мой отец был руководителем не на кожевенном производстве, столь необходимом для типографии, а на каком-то другом, он, возможно, все равно смог бы решить вопрос о моем трудоустройстве. Но сделать это было бы значительно сложнее. Выход на директора типографии потребовал бы ряда опосредующих звеньев. О том, как маклер сводит между собой большое число людей, есть фильм Виктора Трегубовича «Прохиндиада, или Бег на месте» (1984) с блестящим Александром Калягиным в главной роли. Его герой где-то служит, но, приходя на работу, оставляет пиджак на спинке стула как знак своего присутствия, а дальше весь день крутится, общаясь с нуждающимися в услугах персонами и сводя их между собой. Именно герой Калягина был настоящим великим комбинатором 1970‑х. То, как строил когда-то свою работу Остап Бендер, перестало быть актуальным. Ни деньги, ни «бронзулетки» не позволяли нормально жить в советской системе. А обмен услугами позволял добиваться почти всего, чего хотелось. Тема была настолько актуальной, что появился и своеобразный «женский вариант» «Прохиндиады» – фильм Юлия Райзмана «Время желаний» (1984), в котором героиня Веры Алентовой ведет себя примерно так же, как герой Калягина, но не для бизнеса, а для строительства собственной семьи: сложные комбинации обеспечивают приобретение мужа, карьеры для мужа, квартиры, в которой не стыдно жить с высокопоставленным мужем, и т. д. Фильм Райзмана заканчивается печально, но отражает схему, которую использовали многие семьи, обеспечивая себе нормальную жизнь.

Люди встречались, менялись, обогащались и начинали уважать друг друга. «Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди». Так говорил герой Аркадия Райкина в миниатюре «Дефицит» Михаила Жванецкого, которую знал в СССР, наверное, каждый. В умирающей советской пропаганде уважение формально еще отдавалось человеку труда. Но все уже понимали, что в реальной жизни его место занимает человек, «сидящий» на дефиците, человек бизнеса. Именно на это ориентировались семидесятники, волей-неволей узнававшие реальный механизм жизни буквально со студенческих лет. Нигде не было большего идеологического давления на студентов, чем там, где готовили преподавателей идеологических дисциплин: политэкономии, философии, научного коммунизма, истории КПСС. Я с моими сокурсниками получил изрядную дозу пропаганды за время учебы в университете. Но одна лишь история с распределением мигом переучила всех нас, дав больше знаний о реальном социализме, нежели