Он провел круг на моем животе, больно напирая своим пальцем. Я замер, отодвинул его руку от себя и сказал:

— Ладно, хорош мять!

Потом я встал, обошел колченогий стул, на котором уселся домовой, глянул в окно и спросил:

— Я вчера вечером мимо кладбища проходил. Мне показалось, что там шум какой-то, словно кто-то на волю рвётся… Ты не в курсе?

Разумеется, про своё тогдашнее состояние я не стал говорить. Не хотелось говорить собеседнику ни про испуг, ни про слабость. Сам домовой, честно говоря, производил на меня впечатление достаточно простоватого существа, совершенно бесхитростного.

Домовой нахмурился, зачем-то огляделся по сторонам и нехотя сообщил:

— Не показалось тебе. Говорили, что в деревню лет двести назад, а то и больше, забрел упырь. Старый, даже древний. Откуда-то с Сибири. Его, конечно, поймали. В деревне здесь тогда сильный ведьмак жил. Он и помог упыря изловить. Кол осиновый ему в сердце забили и похоронили в гробу дубовом вниз лицом.

Домовой перевел дух.

— Древних упырей надо сжигать в закрытом гробу или в печке, а не хоронить на кладбище. Вот его дух и мечется. Днём-то он не выходит, а ночью по кладбищу шастает-бродит, правда, за ограду выйти всё равно не может. Даже если человек ему встретится на кладбище ночью, ну мало ли пьяный забредет или еще кто, он ему всё равно много вреда не причинит. Чуть-чуть силы выпьет и уймется. Он же дух… Да и времени прошло много. А пройдет еще лет сто, так он и совсем развеется. Сам собой.

Информации на меня свалилось очень много. Причем, такой, что всё мое прежнее мировоззрение, сформированное на основе материализма и всяких прочих марксистко-ленинских теорий и пионерско-комсомольского воспитания, рушилось напрочь. Разумеется, я продолжил расспрос. Тем более, что домовой вроде и не против пообщаться.

— А на речке…

— Там водяник хозяйничает, — Трифон поморщился. — Водяной. Плохой он. Злой. Слышал, наверное, люди в деревне перестали по одному купаться ходить? Боится народ. А вот если днем пастухи овец или коров к реке гонят, то водяной никого не трогает. Говорят, что молоко у коров в воде иногда сцеживает.

— Так я его сегодня видел, — сообщил я, усмехнувшись. — На рыбалку утром сходил. Смотрю, под конец, я уже и удочки смотал, какой-то островок по реке против течения плывет. И вроде как глазами зыркает.

Домовой уважительно посмотрел на меня, покачал головой:

— Побоялся он тебя. Он тоже силу чародейскую чует. А то бы точно утянул. У нашего водяного сила знаешь, какая? Он человека с саженей с пяти с берега к воде утянуть может! На рыбалку мужики уже с год, наверное, перестали ходить по одному.

Внезапно домовой замолчал, прислушался, потом сказал:

— Заговорил ты меня, Антон! А у меня с утра дел невпроворот…

— Подожди, — окликнул я его, протягивая бумажку, которую я утром обнаружил с записью «научись медитировать!». — Не знаешь, что это?

Домовой взял ее у меня, повертел в руках, оглядел со всех сторон, даже понюхал:

— Так ты сам её и написал. Нешто не помнишь?

— А ты знаешь, как медитировать?

Домовой подозрительно посмотрел на меня:

— Так это… Чародеи так к силе своей обращаются. Тебя никто не учил что ли?

Я пожал плечами, отрицательно качнул головой, попросил:

— Может, ты мне покажешь, а? Если можешь…

Трифон вздохнул, снова к чему-то прислушался, повертел головой, ответил:

— Ладно! Сейчас я по делам схожу. Крысы тут гнездо в коровнике вить начали. Вернусь, покажу. Никуда не уходи!

Он нахмурился, важно добавил:

— Один раз покажу, больше не буду! Понял?

Он вскочил, подбежал к двери и словно просочился в едва заметную щель между косяком и полотном. Я озадаченно вздохнул. Может быть, прояснится наконец, что вокруг происходит?

Домовой появился через час. Я уже даже задремал. Он появился прямо передо мной, словно черт из табакерки, скомандовал:

— Пересаживайся в кресло!

Старое кресло стояло в углу. Я послушно пересел, откинулся на спинку.

— Глаза закрывай! Руки на колени. Расслабь мышцы. Дыши животом по счёту! Раз — вдох, два — выдох. Вдох через нос, выдох ртом.

Я послушно выполнил команды.

— Раз!

Вдох.

— Два!

Выдох.

— Раз! Два! Раз! Два!

Потом, как мне показалось, он вдруг коснулся моего лба….

* * *

— Наконец-то! Сподобился! Дождались!

Глава 14

Жизнь и приключения сельского колдуна Василия Макаровича

Лесник Василий Макарович Острожский перебрался в Бахмачеевку три года назад. До этого он жил лет 20 в такой же неприметной деревушке за Уралом. Колдуны практически не стареют до самой смерти. Вот и Василий Макарович в свои 103 года выглядел максимум на 40 лет.

Поэтому он, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания из-за несоответствия возраста и внешнего вида, каждые 20–25 лет переезжал с одного места на другое.

Свой дар он, сын крестьянина из Вятской губернии, получил в 15 лет от умирающего мельника. Этот самый мельник, слывший в их деревне нелюдимом, неизвестно по какой причине вдруг стал привечать подростка из многодетной семьи, отец которого уехал на заработки и сгинул. Мельник иногда подкидывал Ваське работу, за которую рассчитывался либо мукой, либо деньгами.

В 1892 году в России случился неурожай. В центральных губерниях царил голод. В начале лета Василь пошел опять на поклон к мельнику — вдруг есть какая-нибудь работа? А если и нет, то попросить хотя бы муки в долг, а потом отработать при случае.

Из детей он в семье был старшим. Мать хваталась за любую, пусть даже самую грязную работу.

Мельник Федор, глубокий старик, у которого, несмотря на возраст, в густой гриве волос не было ни одного седого волоска, жил на окраине деревни. До самой мельницы, что стояла на реке, было еще с полверсты. Ходили слухи, что Федор знается с нечистой силой, под колесом его мельницы живет водяной, а по ночам моют волосы русалки, распевая тихие песни.

Василь обнаружил старика в горнице, лежащим на широкой лавке под маленьким окошком. Парень удивился — мельник лежал на лавке, а не на кровати. При этом он тяжело дышал — с хрипом, бульканьем и присвистыванием. Василь замер на пороге, не решаясь ни поздороваться, ни пройти дальше. Однако мельник открыл глаза