Шрифт:
Закладка:
— Это кладбище! — сообщила сзади Аня. Я остановился, повернулся к ней:
— Какое кладбище?
— Местное кладбище, — ответила она, увидев, что я заинтересовался. — Очень старое. Тут еще до революции хоронили только староверов. Там такие кресты! Дубовые, толстые, выше человеческого роста. И ни одного памятника. Жуткое место. Говорят, здесь привидения есть, — добавила девушка.
С кладбища повеяло холодком. Я поёжился. По телу сразу пробежало туда-сюда-обратно стадо мурашек. Стало как-то очень неуютно.
— Пойдемте быстрее! — попросила девушка.
Я было собрался идти дальше, как раздался неприятный, словно зубовный скрежет, как будто кто-то корежил, раздвигая, прутья этой самой ограды. Я снова повернулся в сторону звука, посветил фонариком, выискивая причину. За прутьями ограды на территории кладбища густился клубок серебристого тумана. Он упирался в металл забора, будто пытаясь вырваться за пределы кладбища и просочиться к нам. В свете фонарика сгусток приобрёл какой-то синеватый оттенок с чернотой внутри, оттолкнулся от ограды, потом снова ударился в неё. Я завороженно смотрел на него и не мог оторвать взгляд.
На душе почему-то вдруг стало тоскливо, муторно и страшно. Мир вокруг стал невзрачным и серым. Возникло непреодолимое желание просунуть руку между прутьев, потрогать этот сгусток, коснуться его, как будто это было спасением от этих нахлынувших чувств. Я уже сделал шаг, даже поднял руку, как вдруг девчонка ухватился меня за одежду сзади:
— Ну, пойдем же! Ну, пожалуйста!
Я вздрогнул. Желание протянуть руку за ограду и коснуться туманной сущности сразу напрочь исчезло. И тут же куда-то улетучились и тоска, и страх, а на душе стало ощутимо легче. И сразу вспомнилась поговорка про упавший с сердца камень. Состояние было точно сродни этому. Я несколько глубоко вздохнул. Потом повернулся к Ане, спросил:
— Видела?
— Что? — не поняла она.
— Ну, там, за оградой? — уточнил я. — Туман.
— Ничего я не видела, — буркнула она. — Пойдем отсюда! Я замёрзла!
Мы зашагали дальше по тропинке в сторону деревни. Кладбище осталось позади, а мы вышли на единственную деревенскую улицу прямо ко двору лесника. Воздух вокруг ощутимо потеплел. Слева прямо над калиткой забора на столбе ярко светил фонарь.
Из-за забора лениво гавкнула невидимая псина. Я почувствовал, как вздрогнула Аня. А вот когда она успела меня взять под руку, я так и не понял.
— Здесь я живу, — сообщила она, когда мы остановились возле одного домика. — У Комаровых, бабы Зины и деда Коли. А ты к кому приехал?
— К Старыгиным, — я махнул в сторону. — Дом рядом, где Леха Длинный живет.
— А как тебя зовут? — продолжала допытываться Анька. — Ты ведь так и не сказал. Откуда приехал?
Она и не думала идти домой. Я опустился на скамейку, вкопанную рядом с калиткой. В деревне почти у каждого дома рядом с калиткой или воротами стола лавочка.
Девчонка тоже присела рядом, но чуть в отдалении, выдерживая «пионерскую» дистанцию, положила руки себе на колени, как примерная ученица.
— Антон, можно Тоха, — кратенько, памятуя мысли Чехова насчет краткости, представился я. — Живу в Переяславле, перешел в 10 класс в 26-й школе. Знаешь где?
— Не-а, — Анька пожала плечами. — Я в 9-й перешла, 11-я школа. Это в центре. Ты надолго приехал?
Я пожал плечами.
— Месяц, наверное. Там видно будет.
Мне стало скучновато. Разговор не клеился. Девчонка, видимо, хотела найти себе друга-воздыхателя-ухажера (нужное подчеркнуть) на период пребывания у бабушки с дедушкой. Первый вариант с местным, который Рыжий, не прокатил. И я поймал себя на мысли, что еще бы месяца три назад я бы заинтересовался знакомством с такой симпатичной девчонкой. Тем более, что она сама, что называется, клеится. А сейчас… Сейчас я, сам не знаю, почему, воспринял возможное знакомство, даже пусть в перспективе с близкими отношениями, с ней практически равнодушно.
— Ладно, — я встал. — Спокойной ночи.
— Уже уходишь? — кажется, мой демарш её, видимо, сильно разочаровал.
— А что, есть другие предложения, чем заняться? — я развернулся к ней и съёрничал. — Давай тогда целоваться?
— Вот еще! — Аня резко вскочила и шагнула к калитке. — Много о себе воображаешь!
Я засмеялся, довольный и удачной шуткой, и тем, что достаточно легко отделался от малолетней кокетки.
Через минуту я уже был дома. Калитка, естественно, оказалась не заперта. Тихо поднялся по высокому крыльцу, благо изба стояла на полуметровом краснокирпичном фундаменте. Прошел в терраску, разделся и упал в кровать, глубоко проваливаясь в мягкую пуховую перину. И сразу же наступила темнота.
* * *
Пробуждение было тяжким. Меня кто-то душил, не давая вдохнуть, сжимая грудь, одновременно затыкая рот и нос. Я попытался вскочить, сел в кровати (получилось не сразу: перина мягкая, чистый пух, будь она неладна, вроде как поднимаешься, а сам проваливаешься), стряхнув при этом со своей груди давешнего кота. Кот упал на пол, вскочил на ноги, превращаясь на глазах в небольшого человечка, росточком едва мне до колена. Человечек, весь такой мохнатый-волосатенький, в смешной черной жилетке, смешной шляпке с короткими полями и конусовидным колпаком, заверещал, попытался опять запрыгнуть на меня, пнул обеими ручонками в грудь. Только я уже более-менее проснулся и в ответ от души в ответку приложил его кулаком, попав ему в грудину. От моего удара человечек отлетел к стене, ударился спиной, рухнул на пол и, поскуливая, как щенок, стремительно скрылся в щели между шкафом и стеной.
Я вскочил, подбежал, заглянул за шкаф. Никого. Совсем никого. Но рука-то, сбитые костяшки кулака, реально болели, подтверждая, что это мне совсем не показалось!
Я оделся, посмотрел на часы — половина шестого утра. Отдернул занавеску. На улице уже светало. Сон пропал совершенно. Обулся, вышел в сени и нос к носу столкнулся с дедом Пашей.
— Доброе утро, Антон!
— Доброе утро, деда!
— Я-то на работу, а ты почему так рано вскочил? — дед был уже одет в старенький серый пиджак с видавшими виды брюки, заправленные в кирзовые сапоги, пахнущие дёгтем — самое то для работы на комбайне.
— Да на рыбалку хотел сходить, — сходу соврал я. — Сейчас червей копану и пойду.
— А! — с пониманием кивнул дед. — Ну-ну, иди, только аккуратней там.
Замечание по
