золотистый пес со смеющимися добродушными глазами и тыкал ей в ладошку зажатый в зубах обслюнявленный теннисный мяч.

– Томми, фу! – раздался из-за кустов озабоченный молодой голос. – Опять ты к посторонним пристаешь. Извините, – на набережную выбралась худенькая девушка с поводком в руке. – Томми! Он у нас очень общительный, обожает играть. Извините.

Анна Алексеевна улыбнулась девушке и потрепала по голове веселого, добродушного Томми.

Когда парочка снова скрылась за кустами, Анна Алексеевна промокнула глаза, припудрила заплаканное лицо и медленно, глядя на серые покосившиеся гранитные плиты под ногами, побрела вдоль набережной к Садовой улице, а в душе у нее тихонько, словно шепотом, звучало «Признание в любви», которое Павел написал еще до их расставания. Он назвал эту мелодию песней без слов и посвятил ей. И сейчас она звучала тихо, нежно, только для нее, словно это Павел напевал мелодию ей на ушко.

– Итак, ребята, что мы имеем по Ившину, – усталым голосом проговорил капитан Гончаров, оглядывая сотрудников. – По итогам трех дней расследования у нас имеется господин Наумкин с неясными финансовыми мотивами, некто Баскин, испытывающий давнюю неприязнь к покойному, домработница Марина Полтерович и бывшая любовница Ившина Виктория Суркова. Кстати, удалось ее разыскать?

– Да, – откликнулся Никита Локтев. – Думаю, ее можно из числа подозреваемых исключить. Дамочка крепко пьет, совершенно опустилась. После того как Ившин выпер ее из оркестра, поползли слухи по городу, и карьера ее покатилась под гору. Сейчас она не работает, сидит дома, замужем за каким-то лабухом, детей нет. Знаете, такая прокуренная, лохматая тетка с опухшим лицом. О смерти Ившина узнала от меня, страшно обрадовалась, сказала, туда козлу и дорога.

– Ладно, пока исключаем, – согласился капитан. – Что еще интересного?

– Александр Юрьевич, я вот о чем подумал, мы как-то совсем забыли о том, как отравили Ившина. Точнее, чем. Убийца ведь должен был где-то яд раздобыть, в аптеке этот таллий не продается, – озабоченно заметил Артем.

– Точно! Молодец Хромов. Соображаешь. Значит, ты занимаешься ядом. Никита, ты разыщешь Баскина.

– Добрый день, мне нужен Михаил Аркадьевич Баскин, – разглядывая стоящую перед ним полную, ярко накрашенную даму преклонных лет, сообщил о цели визита Никита Локтев.

– Проходите. Мишенька, это к тебе! – высоким грудным голосом крикнула в глубь квартиры хозяйка. – Я мама Михаила Аркадьевича, Раиса Ароновна, а вы кто будете?

– Сотрудник следственного отдела Локтев Никита Александрович, – доставая документы, представился Никита.

– Из следственного отдела? – Лицо Раисы Ароновны напряглось и побледнело. – Миша! Миша, иди сюда!

– Иду, мамочка, – раздался слабый, вялый голос, и в прихожую вошел высокий худой мужчина в кухонном фартуке, с неряшливой бородой, жиденькими вьющимися волосами и большим носом. – Здрасте. Вы ко мне? – без всякого интереса спросил Баскин.

– Этот господин из следственного отдела, Миша. Что происходит? – В голосе мамы звучала зарождающаяся истерика.

– Откуда?

– Из следственного комитета, – не обращая внимания на Никиту, повторила Раиса Ароновна.

– Понятия не имею, – пожал плечами Баскин. – Может, это ошибка?

– Миша, ты знаешь, у меня сердце, – положив руку куда-то чуть повыше желудка, грозно напомнила ему мама.

– Послушайте. Может, я сам вам объясню, в чем дело? – потерял терпение Никита.

– Вот, чужие люди внимательнее ко мне, чем родной сын, – не снимая руку с желудка, попеняла Михаилу Аркадьевичу мама. – Идемте в комнату, молодой человек.

Квартира у Баскиных была большая, пыльная, захламленная и очень напоминала запасник какого-нибудь провинциального музея. Ничего ценного, так, бережно хранимая рухлядь.

– Садитесь, нет-нет, не на диван, лучше на стул. Вот на тот, возле комода, – властно распоряжалась хозяйка, устраивая гостя на крайне неудобном, шатком венском стуле. – Итак, что вам от нас надо?

– Собственно, не от вас, – уточнил Никита. – Михаил Аркадьевич, вы были знакомы с Павлом Ившиным?

– С Ившиным? Ну разумеется, – ответила за сына Раиса Ароновна. – Этот человек нас бессовестно обокрал!

– Что вы имеете в виду? – простодушно поинтересовался Никита.

– Ну как же, он же украл у Миши его лучшее произведение и за это получил звания, регалии, славу, деньги, наконец! – возмущенно всплеснула руками Раиса Ароновна. – Мы пытались доказать Мишенькины права на произведение, но увы. Кто мы такие? Талантливый музыкант, а у Ившина были связи, знакомства, нам ничего не удалось добиться. Хотя многие совестливые люди все же признали факт плагиата, это не помогло.

– Я слышал, Михаил Аркадьевич, недавно вы снова пытались отстоять свое авторское право и даже по телевизору выступали? – демонстративно повернувшись всем корпусом к молчаливо грызущему ногти Баскину, спросил Никита.

– Да, Мишеньку пригласили на телеканал, и я ему твердо сказала, что такой шанс нельзя упускать. Надо напомнить общественности, кто такой этот Ившин и как бессовестно он обобрал нас. Ведь будь он порядочным человеком, то мог бы, учитывая его положение, которого он достиг не без нашего участия, как-то компенсировать нанесенный нашей семье моральный и материальный ущерб, по собственной, так сказать, воле. Но нет! Он даже не удосужился ответить на наши обвинения. Он просто трусливо отмолчался! – горячо проговорила Раиса Ароновна, и грудь ее колыхалась от возмущения, как волны на картине Айвазовского.

– Мне известно, Михаил Аркадьевич, что вы неоднократно пытались встретиться с Ившиным, ждали его у служебного входа, пытались проникнуть в концертный зал во время репетиции?

– Ну разумеется, Мишенька пытался с ним встретиться, – тут же ответила Раиса Ароновна. Кажется, Мишеньке в этом доме вообще не давали рта раскрыть. – Надо же было решить вопрос с авторством, а Ившин всячески уклонялся от прямого, открытого обсуждения. Он даже с адвокатами нашими общаться не пожелал!

– Значит, вы хотели шантажировать Ившина? Пытались вымогать у него деньги? – сообразил Никита.

– Фу! Как вам только в голову пришло? – возмущенно заколыхалась Раиса Ароновна. – Мы рассчитывали получить законную компенсацию за моральный и материальный ущерб.

– А разве у вас имеется решение суда по этому делу? Вы подавали заявление в суд? – наморщив лоб, соображал Никита.

– Ну, разумеется, нет. Это так унизительно. И к тому ж у нас очень тонкий, щекотливый вопрос. Вряд ли судебное разбирательство принесло бы удовольствие кому-либо из заинтересованных лиц, – уклончиво ответила Раиса Ароновна. – Мы рассчитывали на совесть и порядочность Ившина. Но, кажется, зря. – В голосе почтенной дамы звучало неприкрытое разочарование и обида. – А теперь он еще и умер.

– Не умер. Его убили, – счел нужным уточнить Никита.

– Ах, какое это имеет значение, – отмахнулась Раиса Ароновна, и было видно по ней, что такие «мелкие детали» ее откровенно не интересуют. Ее – да. А вот что же насчет Михаила Аркадьевича, возможно, он воспринимает историю с плагиатом менее прагматично?

– Михаил Аркадьевич, так вам все же удалось встретиться с Ившиным? – пристально глядя в глаза Баскину, спросил Никита, на сей раз твердо решив игнорировать его властную мамашу.

Поймать взгляд Михаила Аркадьевича было непросто, его глаза, прикрытые веками, неустанно перебегали с предмета на предмет, не останавливаясь ни на секунду, но Никите это удалось, всего на мгновение. И взгляд этот Никите не понравился, было в нем столько злобы, яда, какой-то скрытой во тьме души неудовлетворенности, что Никита первым глаза отвел, ему даже сбежать захотелось не прощаясь. Но с эмоциями своими он справился.

– Так что же, Михаил Аркадьевич?

– Я его не видел. Он все время сбегал от меня. – Голос