Шрифт:
Закладка:
– Это, знаете ли, дорогой мой, не дело, – сердито выговаривал ему старик, сидя напротив за столом и глядя, как непутевый ученик, обжигаясь и торопясь, прихлебывает горячий чай из большой, украшенной крупными розовыми цветами кружки. – Да. Это вам не физика. Сегодня занимаюсь, завтра передумал. Тут системность нужна. Ежедневная работа, упражнения. А вы что же? Встретили хорошенькую девушку, и музыка побоку? А у вас, дорогой мой, талант. В вашем возрасте начинать поздновато, но с вашими данными, при определенном усердии… А вы что делаете? Стыдно! Да!
Максиму действительно было стыдно. Уговорил старика позаниматься. Тот согласился. Причем бесплатно, исключительно из альтруизма, а он? Максим усиленно краснел, то ли от чая, то ли от стыда. А потом, допив чай, долго извинялся, винился и отправился домой совершенно раскаявшимся.
Печи уже давно прогорели, но в доме все равно было зябко. Максим, закрыв печные задвижки, отправился в обход по дому, может, форточка где-то не прикрыта или ветром вырвало? И с удивлением обнаружил в маминой комнате едва прикрытую оконную раму. Максим хорошо помнил, что мама в своей комнате окно плотно закрывала и даже заклеила к зиме, потому что боялась сквозняков. А теперь окно было открыто, на полу под ним намело небольшой сугроб, а под окном Максим обнаружил уже заметенные снегом провалы чьих-то следов. Ну вот. Не хватало еще, чтобы какие-то хулиганы дом обнесли, с досадой подумал Максим и поспешил к себе в кабинет.
Он лукавил. По-настоящему его беспокоила не возможная пропажа ложек, вилок, маминого любимого чайника или даже книг, а камертон. Как он мог быть так беспечен? Как мог оставить его на даче? Легкомысленный безумец!
Вбежав в комнату, он сразу же бросился к книжным полкам, торопливо шаря рукой за книгами, и, холодея, понял, что футляра на полке нет. Максим принялся скидывать с полки книги, все больше волнуясь. И тут его словно током ударило, он выронил книги, которые держал в руках, и бросился к кровати.
Камертон был под подушкой. Господи, какое счастье, что в то утро он так торопился, что даже не вспомнил о нем, не стал убирать толком кровать! Максим присел на край своего дивана, прислушиваясь к громкому стуку сердца и нежно гладя рукой камертон. Он законченный идиот. Безответственный, безвольный, легкомысленный обалдуй.
Сейчас, сидя на даче с драгоценным камертоном в руках, глядя на заснеженный сад за окном, слыша тихие, неуловимые звуки музыки, витающие под крышей старого дома, Максим вдруг осознал, сколь суетной и бесцельной была его прежняя жизнь. До музыки, до камертона.
Новый год Максим встречал на даче с Олей и Сашкой. Сашка получил в подарок огромную пожарную машину производства ГДР с выдвигающимися лесенками, разматывающимся шлангом и открывающимися дверцами. Увидев ее, мальчик от счастья и восторга минуты три ничего сказать не мог. А Максим с Олей сидели в обнимку на диване и, глядя на довольного Сашку, молча радовались своему нежданному тихому счастью.
Дни Максима снова наполнились смыслом, занятиями, творческим непокоем. Павел Иванович уже хлопотал в музыкальном училище, чтобы талантливому молодому человеку разрешили экстерном сдать экзамены, чтобы он сразу же мог поступить в консерваторию. А музыка захватила Максима, наполнив до краев. Она лилась из его сердца легко и свободно, и Павел Иванович, слушая его сочинения, все чаще с тяжелыми вздохами приговаривал, что завидует его дарованию, что никогда не мог так легко и ярко творить. То мрачнея, то радуясь за своего ученика.
А потом случилось несчастье.
Это было в конце января. В субботу вечером они собирались пойти прогуляться на озеро, но Оля уснула, и они с Сашкой не захотели ее будить, а тихонько оделись и ушли, оставив на кухне записку, чтобы она не волновалась. Было еще не поздно, и, уходя они не стали включать в доме свет. И когда вернулись, света тоже не было, и дверь была не плотно прикрыта, а в комнате на полу лежала Оля, бледная, с закрытыми глазами, а изо рта у нее стекала тоненькая струйка крови.
Милиция сказала, что в дом залезли хулиганы, наверное, деньги искали или ценности, а тут Оля проснулась, вышла из своей комнаты и спугнула их. Они ударили ее по голове подвернувшимся под руку бюстом композитора Глинки и сбежали. Четких следов в доме найти не смогли, вместо них остались только грязные лужи, а на дворе слабый снежок, который пошел вечером, к приезду милиции превратился в настоящий снегопад.
Оля выздоравливала долго. Сперва к ней не пускали, и Максим сходил с ума от беспокойства, каждый день мотался в больницу, музыка его стала тревожной, полной невысказанной любви и муки, и Павел Иванович сказал, что это вершина выплеснувшегося в творчестве чувства, что у Максима родилось произведение потрясающей глубины, и при этом даже прослезился. А Максим даже не обрадовался, сейчас он хотел только одного, чтобы Оля поправилась. А еще вечерами, сидя в доме, он стал зябко ежиться, словно от чьего-то недоброго взгляда, и в его голову стали приходить мысли, а так ли уж случайно было происшествие с Олей?
Ведь кто-то уже пробирался в его дом, обыскивал его? А может, он еще вернется? Кто бродит во тьме вокруг дачи, караулит, высматривает, что-то ищет? От этих мыслей Максиму становилось не по себе. А однажды вечером он задремал прямо за столом в кабинете, а когда проснулся резко, вдруг, словно его толкнули, увидел за окном чьи-то глаза. Пока он моргал и приходил в себя, они исчезли. Глаза исчезли, а натоптанные валенками большие бесформенные следы остались.
Теперь Максим стал надежно запирать двери, каждый вечер проверял окна, а возле кровати поставил топор, которым колол дрова во дворе. Но такая жизнь его категорически не устраивала, и он твердо решил, что после выздоровления Оли или поймает злоумышленника, или съедет с дачи. Жить в постоянном неврозе и прислушиваться к скрипам и шорохам старого дома было невозможно.
А еще было бы неплохо понять, что понадобилось этому человеку на старой даче? Никаких ценностей они там не хранили, да и не было их у его семьи. А может, сокровища принадлежали прежним хозяевам? Может, на даче спрятан клад? А если так, то, выходит, прежние хозяева о нем не знали, а неизвестный злоумышленник узнал? Бред. Дача не такая уж старая, и владело ею, по словам Павла Ивановича, одно семейство. Выходила какая-то нестыковка. Но что-то здравое в рассуждениях Максима все же было.
Он до сих пор не интересовался прежними хозяевами. Кроме того, что дом принадлежал некогда знаменитому композитору, потом его жене, но Максим ничего не знал об этих людях. А может, стоит расспросить про них у Павла Ивановича? Ведь ни Максим, ни его родители определенно не могли ни для кого представлять интереса. А может, все дело в камертоне, закралась Максиму в голову пугливая, неловкая мысль, камертон был действительно, по-настоящему ценен, точнее, бесценен, и дело было вовсе не в золоте. Нет, нет.
