полный расчет. Впереди ждала неизвестность. Впрочем, устроиться обратно в НИИ, или на завод, или еще куда-то он всегда может, двери открыты, специальность у него есть, опыт работы тоже. Но ему хотелось другого.

– Что же ты теперь намерен делать?

– Заниматься музыкой, – честно ответил Максим. Врать он не любил, особенно без нужды, а в данном случае не считал нужным, потому что был взрослым мужчиной и имел право самостоятельно принимать решения о том, как жить и чем заниматься.

– Музыкой? В твоем возрасте? – всплеснула руками мать. – Что еще за блажь пришла тебе в голову? Ну нравится тренькать на этом проклятом рояле – на здоровье. Никто не запрещает. Вон, дядя Вася на аккордеоне играет, Сашка Федоров на гитаре, дядя Митя, тети Олин брат, на гармошке, и все они работают как нормальные люди! – со слезами в голосе напомнила мама.

– Я не собираюсь бренчать на гитаре по подворотням или на свадьбах пьяную публику развлекать. Я собираюсь серьезно, профессионально заняться музыкой. Найду какую-нибудь непыльную работу и буду готовиться к поступлению в музыкальное училище.

Из дома Максим съехал на дачу, там был рояль, там было тихо, там не было мамы с ее слезами, укорами, попытками вернуть заблудшего сына на путь истинный. И там был Павел Иванович, согласившийся позаниматься с Максимом.

Павел Иванович был членом Союза композиторов. Заслуженным деятелем искусств и в прошлом преподавателем консерватории. У него еще сохранились кое-какие связи, и он обещал составить Максиму протекцию при поступлении в музыкальное училище.

Как творческая единица Павел Иванович, по его собственному признанию, ничего выдающегося не создал, писал музыку для театральных постановок, к нескольким проходным фильмам, но зато раскрылся как талантливый педагог. Что лично для Максима стало большой удачей.

– Голубчик, у вас явный талант, удивительно, что он спал так долго. Неужели в детстве и юности вас не тянуло к музыке? – слушая, как Максим наигрывает коротенькую мелодию собственного сочинения, восклицал Павел Иванович.

– Сам удивляюсь, – улыбнулся Максим. – Но до приезда в этот дом и петь-то не особенно любил. Есть в этом месте что-то удивительно вдохновляющее, музыка сама в голове рождается, я и не планировал ничем таким в жизни заниматься, а теперь вот бросить не могу. Просто наваждение.

– Действительно. Что-то магическое в этой истории есть, – без всякой шутливости заметил Павел Иванович. – А вы знаете, что некогда эта дача принадлежала известному советскому композитору Модесту Щеголеву? Вы наверняка слышали его песни, например, «Ленинград – любимый город…», «Пушки молчат», «Береза белая склонилась…» – напел по несколько нот из каждой песни Павел Иванович.

– Да, слышал. Но фамилия у продавцов дачи была какая-то другая. Трегубовы вроде бы?

– Модест Щеголев умер еще в пятидесятых, так что дача перешла по наследству к его детям, сын, насколько я знаю, в Москве проживает, а дочь вышла замуж, сменила фамилию. Кстати говоря, ее муж тоже музыкант. Но у них своя дача, и после смерти Ларисы Валентиновны, это вдова композитора, надобность в этом доме отпала. Вот и продали. А Лариса Валентиновна была очень привязана к дому. Интересная была женщина. Когда умер Модест Петрович, она еще совсем молоденькой была, за ней тогда многие ухаживали. И она даже еще раз замуж выходила, но вот судьба, снова овдовела. Да… Но, давайте продолжим.

Максим устроился сторожем в дачном кооперативе, дни его были насыщенными, интересными, полными музыки и планов. Павел Иванович несколько раз брал его с собой в город на концерты, познакомил с несколькими влиятельными людьми, всем представлял как своего ученика, очень одаренного, подающего надежды, после чего брал собеседника под локоток и уводил в сторонку пошептаться, а Максим потел и краснел, ловя на себе любопытные, изучающие взгляды окружающих. О чем шептался со своими знакомыми Павел Иванович, Максим не имел понятия, но очень надеялся, что за него хлопочут, а не представляют законченным идиотом, возомнившим себя великим композитором.

Со Светланой они больше не встречались. Или она перестала приезжать на дачу, или избегала случайных встреч. Максим тоже старался не забредать на ее улицу, он по-прежнему чувствовал себя неловко.

Зато часто ходил гулять на озеро. Сейчас, в октябре, когда дачный поселок совсем опустел, а золотисто-алая листва с берез, осин и кленов почти совсем облетела, оголив графически четкие контуры их скелетов, беззащитных и хрупких на фоне пушистых густо-зеленых сосновых крон, безмятежная гладь озера стала еще прекраснее, а нарушаемая лишь редким вскриком птицы или всплеском воды тишина возвышала душу, рождая в ней череду удивительно чистых, вдохновенных, захватывающих душу образов.

Максим часами просиживал на торчащих из песка, как паучьи лапы корнях сосен, слушая, впитывая, любуясь, а потом приходил домой и играл, играл, играл до ломоты в пальцах.

Он жил почти полным отшельником, иногда приезжала мама, привозила кастрюльки с едой, плакала, рассказывала о чужих успехах. Максим всегда злился.

Поначалу в выходные к нему приезжали друзья, целыми компаниями, с полными рюкзаками закуски, с вином, магнитофоном, балагурили, жарили шашлыки, пели, смеялись. Максима их визиты тяготили, постепенно они это почувствовали, и набеги прекратились. Да и странный поступок Максима вызвал много толков среди его знакомых, некоторые, кажется, даже решили, что он сбрендил. Единственным человеком, который продолжал его навещать и чьи визиты были ему приятны, оставалась Оля.

С Олей Федоровой они дружили еще со школы, жили в одном дворе. Недавно Ольга развелась с мужем, и теперь одна растила сына Сашку. В последние годы они редко виделись, а встретились случайно пару месяцев назад в городе, разговорились и почувствовали, что по-прежнему интересны друг другу. С тех пор Оля с Сашкой стали частыми гостями на даче.

Они никогда не сообщали заранее о своем приезде, просто появлялись у него в субботу днем. Иногда он ходил встречать их на станцию, в последнее время стал замечать, что скучает, когда они долго не приезжают. В прошлые выходные Оля с Сашкой так и не появились. А потому в пятницу Максим прибрался в доме, хорошенько протопил печку в папиной комнате, там всегда ночевали Оля с Сашей. В комнате стоял удобный широкий диван, а еще ее окна смотрели на сосновый бор за поселком. А утром в субботу отправился на станцию встречать гостей.

Максим уже пропустил три электрички, а Оля с Сашей так и не появились. Наверное, Сашка заболел, и стоит им позвонить. А может, смотаться в город на денек? Может, им помощь нужна?

– Максим, как здорово, что ты позвонил! – обрадовалась его звонку Оля. – Неудобно получилось, вроде бы обещали навестить тебя в субботу, а сами не приехали, и не сообщить никак, почему не приехали, не извиниться.

– У вас все в порядке? Никто не заболел? Я сейчас в городе, если нужна какая-то помощь, не стесняйся, – взволнованно проговорил Максим.

– Нет, нет. Все в порядке, – успокоила его Оля. – Ну уж коли ты сейчас в городе, может, зайдешь к нам завтра? Сашка по тебе очень соскучился, все время спрашивал. Он у меня ветрянкой болел почти две недели и все время спрашивал, когда мы к тебе на дачу поедем, только на этих условиях соглашался зеленкой мазаться.

От этих слов у Максима потеплело на душе – по нему скучали, о нем думали.

Глава 13

Декабрь 1982 года. Ленинград

Максим пробирался к крыльцу