– Даня, тесниться одной в трехкомнатной квартире? О чем ты говоришь? Мне вполне хватает места, – потрепала сына по волосам Анна Алексеевна.

– Мам, да ты посмотри, какая здесь роскошная квартира, она теперь наша, и место замечательное.

– Дань, меня вполне устраивает собственная квартира. Она сделана по моему вкусу, мне нравится место, рядом любимые магазины, знакомые живут, все мое, привычное, родное. А что я здесь буду делать целыми днями? В этих хоромах порядок и чистоту наводить?

– Наймешь домработницу.

– Марину? – усмехнулась Анна Алексеевна. – Нет, Дань, я сама со всем справляюсь, и мне хорошо дома. Но пока ты в Петербурге, я могу пожить здесь с тобой за компанию, к тому же я ужасно соскучилась и, если честно, надеялась, что ты остановишься у меня. Но раз так сложились обстоятельства, поживем здесь.

– Спасибо.

Как ни хорохорился Даниил, как ни строил из себя крутого парня, у него не было внутренней уверенности, что он все делает правильно, что он справится с бедой, выстоит, особенно здесь, в Петербурге, где не было папиных юристов. Так что мамина поддержка ему была очень важна. Так же, как и ее присутствие. Да и смерть отца, на которого он привык полагаться, к чьей защите и заботе привык, напугала его, выбила почву из-под ног, заставила о многом задуматься.

– Александр Юрьевич, я разыскал того типа, что Ившина на проходной караулил, – влетая в кабинет, с порога сообщил Артем Хромов. – Вот, пожалуйста. Баскин Михаил Аркадьевич. Я про него и разузнать кое-что успел. Учился вместе с Ившиным в консерватории, даже были приятелями. Был приличным пианистом, но захотел стать еще и композитором. Где-то там работал после окончания учебы, а потом разразился скандал, году этак в девяносто пятом – девяносто шестом, что-то около того. Так вот. Скандал разгорелся вокруг одного музыкального сочинения Ившина. Какой-то оратории, написанной к пятидесятилетию Победы. Вышло очень мощное, очень политически уместное и вообще крутое произведение, с которым Ившин засветился на Центральном телевидении, получил какую-то правительственную награду, в общем, прогремел на всю страну. Ему тогда еще тридцати не было, и такой успех!

Он даже в Колонном зале выступал на каком-то правительственном концерте, на всю страну транслировали, Ельцин в зале сидел.

– Ну а при чем тут Баскин? Или как его там?

– Баскин, – подтвердил Артем. – Этот Баскин публично обвинил Ившина в плагиате.

– Неслабо. И как?

– Никак. Сперва он орал, что его обокрали, в узких кругах, потрясал какими-то нотами, потом обратился в прессу и на телевидение. У нас на ту пору скандалы уже вошли в моду, и его с радостью приняли на всех возможных каналах.

– А Ившин что?

– Ившин участия в склоке не принял, только сообщил через своего представителя, что кантату написал сам и продолжит писать музыку дальше, чтобы ни у кого не возникло в дальнейшем сомнений в его авторстве и таланте.

– И чем закончилось?

– Да ничем. Баскин поорал, поорал и успокоился. А Ившин лет через десять уехал в Штаты. В итоге Ившин прославился, а о Баскине никто, кроме этого скандала, ничего вспомнить не может.

– Ну что ж. Показательно. Так зачем же он искал Ившина, извиниться хотел?

– Судя по всему, нет. После выступления Ившина на фестивале Баскин принял участие в телевизионном шоу на нашем Петербургском канале. И снова заявил, что Ившин украл у него в молодости музыку, и снова тряс нотами, требуя экспертизы.

– Любопытно.

– Да. Экспертиза состоялась тут же в эфире, и эксперты сошлись во мнении, что с большой долей вероятности сочинение Баскина могло быть позаимствовано Ившиным, немного переработано и выдано за свое. Но, по большому счету, все это было телевизионным трепом. Никаких официальных заключений никто не дал. А Баскин с экрана обвинял Ившина, что тот украл у него славу и богатство, хотя последнее его мало интересует.

– Молодец, Артем, наконец-то есть с чем работать, – довольно заключил Александр Юрьевич. – Разыщи этого Баскина, выясни, чем дышит, как живет, самого пока не трогай. Не спугни. Бережно так, вокруг да около, без предъявления документов.

– Ясно.

– Все, работай, а ко мне сейчас должен Наумкин явиться, так что дуй давай.

– Александр Юрьевич, добрый день! – бодро, энергично приветствовал капитана Виталий Константинович, протягивая руку. – Что, уже появились новости по убийству Павла Владимировича?

Но капитан протянутую руку проигнорировал.

– А вы что, родственник убитого, что мы должны вас информировать о ходе следствия?

– Нет, вы, конечно, не обязаны, и это я как-то опрометчиво… – теряясь и робея, залепетал Виталий Константинович, но тут же расплылся в неуместной улыбке. – Простите. Простите, – поспешил он спрятать ее, смешно и нелепо вытягивая губы дудочкой. – Простите. Это… просто… знаете, такой успех, такая радость, я все объясню. – Он упруго плюхнулся на стул и радостно затараторил: – Понимаете, я сейчас встречался с родственниками покойного Павла Владимировича, с его сыном и с бывшей женой. И они согласились, чтобы мой фестиваль назывался теперь Фестивалем Павла Ившина! Вы понимаете? Совершенно безвозмездно! Ну какие-то преференции, вроде билетов, приглашений на открытие и закрытие в качестве почетных гостей, проживание и дорога за счет принимающей стороны… Господи, да это просто как в лотерею выиграть! – с детской простодушной искренностью делился Наумкин. Его водянистые голубые глазки, опушенные золотисто-рыжими ресницами, сияли безграничной радостью, и казалось, ничто не сможет огорчить парящего на вершине блаженства Виталия Константиновича.

Но капитану Гончарову это удалось, причем всего одной коротенькой фразой.

– Ради этого вы убили Павла Ившина?

– Что, простите? – споткнулся на полуслове Наумкин. И Александр Юрьевич со злорадным удовольствием увидел, как радужные облака под окрыленным великими финансовыми надеждами господином Наумкиным стали сжиматься, таять, обращаться дымком, а сам он с головокружительных высот вверх тормашками полетел в бездонную пропасть реальности, где совершил жесточайшую посадку.

Капитан Гончаров любил разыгрывать из себя честного недалекого служаку, но в душе был вовсе не так прост. Пока ожидал прибытия в следственный отдел господина Наумкина, Александр Юрьевич успел сделать несколько телефонных звонков, в том числе своей старой знакомой Ксении Врабие, работавшей в толстом глянцевом журнале «Музыкальный Парнас», и попросил собрать все возможные сведения о Виталии Наумкине. Ксения перезвонила через час и вывалила капитану все сплетни, какие ходят о Наумкине по городу.

Из полученных сведений выходило, что господин Наумкин, человек хоть и бездарный как музыкант, но зато невероятно оборотистый администратор, скользкий, предприимчивый и способен извлечь выгоду из камня у дороги. При этом иметь финансовые дела с ним не рекомендуется, уж очень тяжело он расстается с деньгами. Музыканты иногда по полгода не могут у него гонорар за концерты вытребовать.

Совершенно ясно, что человек жадный и оборотистый, даже смерть ближнего может обернуть для себя колоссальной выгодой.

– Я спросил, – спокойно повторил капитан, – из-за этого вы убили Павла Ившина?

– Какое вы имеете право? Я никого не убивал! – дрожащим голосом восклицал Виталий Константинович, суетливо вертя головой по сторонам, словно ища свидетелей подобной немыслимой клеветы. – Как вам пришло в голову? Я никогда. Ничего подобного… с чего бы… да я любил его… у меня совершенно не было поводов! Я же не преступник!

Когда первый эмоциональный всплеск закончился и Виталий Константинович от бурного протеста перешел к молчаливому хватанию воздуха, капитан продолжил беседу:

– Ну а разве его смерть не сулит вам крупную выгоду? «Фестиваль имени Павла Ившина». Звучит. Имя Павла Ившина обеспечит вам солидный список участников мероприятия. Щедрых