– Я могу вылезти и посмотреть, что там происходит, – я взглянула на Яй в надежде, что она не будет протестовать. – Но ты должна будешь остаться с малышами. Утешать и успокаивать их. Они теперь твои сестры, Яй. Я вернусь, как только смогу, и расскажу, что я там увидела.

Долгое время Яй молчала. В свете лампы черты ее лица исказились, я не могла прочесть, о чем она думает. Наконец она кратко кивнула. Поставила на пол лампу и подставила мне руки. Я поставила на них ногу, и она подняла меня вверх своими жилистыми руками, укрепившимися за месяцы работы в Аббатстве. Мне удалось ухватиться за корень дерева, упереться второй ногой в маленький уступ в каменной стене. Взобравшись чуть выше, я повисла между тьмой и светом.

Не видя, за что можно уцепиться, пошарила на ощупь рукой и нашла что-то, что, я надеялась, выдержит мой вес. Подтянулась вверх, обхватив ногами корень дерева. До дыры осталось совсем немного. Я уже видела корни и ветки, помешавшие мне провалиться вниз накануне вечером. Каменная стена была не совсем гладкая, мне удавалось находить зацепки для рук, коленей и пальцев ног и пробираться вверх. Дотянувшись до корней, я стала пробираться сквозь их путаницу – навстречу рассвету. Выбравшись на землю, я обернулась и склонилась над дырой.

– Я вернусь до того, как солнце поднимется на ладонь от горизонта, – прошептала я. – Не делай глупостей до того, Яй.

Она не ответила. Я не могла разглядеть внизу ее лицо, лишь слабый свет лампы и белую фигуру рядом с ним. Я поднялась, чтобы идти. Тут из дыры раздался голос Яй, низкий и хриплый:

– Будь осторожна, Мареси, сестра моя.

Первое, что я заметила, – полное отсутствие звуков. Не открывались и не закрывались двери, не скрипел вóрот над колодцем, не доносились радостные возгласы играющих девочек. Никогда еще в Аббатстве не было так тихо. Из хлева доносилось тревожное меканье коз, ожидавших утренней дойки, но эти звуки лишь усиливали ощущение оглушительной тишины.

Тишины, напоминавшей ту, что излучала дверь Хагган.

Рассвет подступал, но солнце еще не поднялось, и Аббатство по-прежнему было погружено в тень. Со своего места на склоне горы я видела под собой хорошо знакомые очертания зданий Аббатства. Ближе всего находился Храм Розы, боковая сторона которого прижималась к отвесной скале. Крыша Храма скрывала от меня Храмовый двор, но я могла разглядеть Дом Знаний и Сад Знаний справа от него. Даже с такой высоты я видела, что сад осквернен. Многие растения были вырваны с корнем или втоптаны в землю. Ветерок с моря донес до меня запах умирающих растений: сладкий, горький, острый.

Слева лежал в полумраке внутренний двор, а позади него на возвышении в сторону Белой Госпожи – Дом Очага. Дверь, ведущая туда, стояла нараспашку.

Нигде не видно было ни души. Это напугало меня больше, чем мужчины с поблескивающими мечами и татуированными руками.

Я тихонько проскользнула вниз по склону. Поначалу на пути попадались кусты и кипарисы, за которыми можно было спрятаться, но ниже росла только трава и мясистые листья корра. Я старалась двигаться беззвучно. Между торцевой стеной Храма Розы и Домом Знаний есть узкий проход, никуда не ведущий, – он выходит к каменной стене, которая в этом месте стоит у самых домов. Стена здесь невысока – никто не предполагал, что враг может преодолеть горы и напасть на Аббатство с северо-востока. Однако она была слишком высока, чтобы я могла через нее перебраться. На стене сидела Птица Дорье.

В предрассветных сумерках синие перья на хвосте Птицы казались черными. Нервно прыгая по стене, она смотрела в сторону Храмового двора. Я остановилась прямо под ней.

– Птица, – обратилась я к ней – и по сей день не могу объяснить, зачем я это сделала. – Птица, где Дорье?

Птица, сидевшая на стене, повернулась и посмотрела на меня. Ее темные глаза блестели.

Потом она издала короткий крик и слетела мне на голову. Ее острые когти оцарапали мне кожу, запутались в моих волосах. Я вскинула руку, чтобы убрать Птицу, но почувствовала, как в руку мне вонзились еще чьи-то коготки. Волосы упали мне на глаза, я не могла рассмотреть, что это за птица. Я осторожно встряхнула рукой и обнаружила, что мне на плечо села еще одна птица. И с другой стороны новые и новые коготки впивались мне в руку и плечо – и, хотя они были острые, но не царапали меня. Я потеряла счет птицам и стояла неподвижно под их тяжестью – и вдруг тяжесть исчезла. Я летела по воздуху. Птицы пронесли меня и, быстро опустив на землю, беззвучно исчезли. Я даже не могла бы с уверенностью сказать, что были какие-то птицы. Но когда Птица спрыгнула с моей головы на правую руку и я левой рукой откинула с лица волосы, то обнаружила, что стою по другую сторону стены. С того места я могла заглянуть через узкий проход между Домом Знаний и Храмом Розы в Храмовый двор. Я увидела движущиеся тени. Услышала голоса. Грубые мужские голоса, которым здесь было не место.

Подбежав к Дому Знаний, я прижалась к торцевой стене. Птица слетела с моей руки. С большой осторожностью я заглянула за угол.

Птица сидела на узком подоконнике под окном в форме розы. Длинным клювом она постучала по стеклу, а потом горестно вскрикнула. Со двора в нее полетел камень, но не попал, пролетев на волосок от нее и разбив красное стекло. Со двора донесся грубый издевательский смех. Птица каркнула, взлетела в туче красных и синих перьев, но тут же вернулась на прежнее место, хотя и подвергала себя опасности.

Стало быть, Дорье в Храме.

Тени мужчин двигались туда-сюда по двору. Когда еще один камень разбил очередное стекло в окне рядом с Птицей, она сдалась, взлетела и села на конек крыши. И снова до меня донеслись смех и грубые голоса. В поле моего зрения появился один из мужчин. Он стоял спиной ко мне. Я видела его бритую голову, ноги – толстые, как стволы деревьев. Его я узнала по кинжалу, длинному и зазубренному, висевшему у него на поясе. Казалось, он знатнее остальных членов команды. Тот, который стоял так близко к Розе. Татуированная рука, на