Шрифт:
Закладка:
В этот момент взрослые увидели нас с берега. Они знали, какой опасности мы подвергаемся и начали кричать. Их крик перепугал нас. Не разобрав, чтб нам кричат, мы повернули назад, собравшись в кучку. Лед под нами затрещал. К счастью, в этот момент мы услышали грозный голос одного из товарищей : « Разойдитесь ! Лягте на живот и ползите гуськом вперед, старайтесь быть подальше друг от друга. » Лед под нами сильно прогибался, но не треснул. Спасением нашим были мы обязаны тому, что новый лед обладает большой эластичностью, он гнется, но не разбивается. Так ползком мы и добрались до противоположного берега. Мы получили приказ возвратиться обратно через мост. К этому времени на берегу собрались все наши родные, одни с веревками, другие с досками и следили с ужасным страхом за нашим переходом, готовые каждую минуту броситься к нам на помощь.
Наиболее любимым нашим зимним развлечением было катание на салазках*. О коньках мы имели представление, потому что их видели у сыновей священника. О существовании лыж мы совсем не знали. Катанью на салазках мы отдавали все свободное время. Склоны берега к речке у нашего села хотя и были не очень крутые, но длинные и извилистые с многими поворотами. Самый ближайший склон тянулся почти на полверсты. Бывало, раскатишься на более отвесной части его с такой быстротой, что дух захватывает, сердце замирает, а встречный воздух огнем жжет лицо и уши. Нам, малышам, все было нипочем, ничто не пугало : ни жгучий мороз, ни рытвины, ни опасность упасть в овраг, вдоль которого шел наш путь, или полететь кубарем вместе с салазками, пока не попадали в сугроб в глубине оврага. По очереди каждый из нас был то лошадью, то кучером, то седоком. Когда из лошади мы превращались в седока, мы садились на салазки и кричали : « Эй ! Берегись ! » И « тройка » на двух ногах мчалась галопом вдоль реки или оврага. Салазки были нашими санями, повозками и вагонами. Мы составляли обозы, поезда и прокатные сани, запряженные тремя-четырьмя лошадьми цугом. Роль лошадей и паровозов исполняли мы сами. Собак мы никогда не запрягали в сани. К тому же крестьянские собаки свободолюбивы и не подчинились бы нам, маленьким поработителям.
Нашей мечтой было иметь салазки такие, какие были у наших старших братьев : с железными полосами, прибитыми к полозьям, благодаря которым они не валились на бок, когда они скользили по -обледенелому склону. Наши же часто свертывали с намеченного пути и летели в овраг или в сугроб. О салазках, как у взрослых, мы мечтали еще и потому, что когда они мчались во весь дух, из-под них летели искры. И это редкостное явление казалось нам самым важным в нашем спорте!
Морозы крепчали. Солнце почти не показывалось. Начинались все чаще и чаще метели. Задолго до Рождества загоняли детвору в избу, в самые темные углы. Мы жили мечтой о наступлении Рождества. Рождество сулило обновки, например, новый полушубок кому-нибудь из членов семьи. Если были деньги, покупки приноравливались к празднику. Женщины шили новые рубашки для детей из фабричного материала, купленного в городе. Может быть новые шапки для тех, у кого старые износились совсем, или же шарфы. Портки шились всегда из своего домотканного материала, чаще всего из посконного холста. Эти полезные и необходимые вещи заменяли подарки, которые получали городские дети.
Рождество ждали с нетерпением еще и потому, что с наступлением этого праздника кончался сорокадневный филипповский пост, который нас сильно изнурял. Посты в деревне соблюдались очень строго : не ели ни мяса, ни яиц, не пили молока не только взрослые, но даже и дети. Только серьезно больным детям давали молоко (у кого оно было) и то только с разрешения священника. Питались во время поста только квасом, кислой капустой, постными щами, в которые уже на столе вливалось немного масла для заправки, картофелем и пшенной кашей, у кого эти продукты были. Только два раза во время 40-дневного поста разрешалось есть рыбу : на Введение во храм Пресвятой Богородицы и иногда на Николин день. Весь год мы ели только « чёрный » хлеб, т.е. из ржаной муки.
Потому ли, что желудок наш уставал от однообразной пищи или от недостаточности питания, к концу поста появлялось желание съесть что-нибудь « скоромненькое »*. Но вот, наконец, наступал рождественский сочельник*. Этот день, как и канун Нового года и « Свечки » (так называли у нас Крещенский сочельник), считался в нашей семье днями строгого поста, днями очистительными, днями подготовки к встрече больших праздников. С утра перед образами горела лампадка. Вся семья постилась : не ела « до звезды », т.е. до вечера, пока не появится на небе первая звезда. Печка в эти дни хотя и топилась с утра, но в ней ничего не варилось. Мне, бывало, очень трудно провести целый день без еды. Чуть не с полдня я начинал ходить за матерью по пятам и просить ее позволить мне съесть « хотя бы кусочек хлебца ». Я ей так надоедал, что ее материнское сердце, в конце концов, не выдерживало,