редкими вывесками салонов и магазинов. Этот район слабо знаком Адрии, но она никогда и не стремилась познакомиться с Рочестером ближе. Хоть и, вопреки ожиданиям, задержалась тут дольше, чем в десятках других городов.

Спустя пару минут тишины Адрия ерзает:

– Ну и?

Мартин кивает на неприметную дверь на кирпичном полотне здания. Ливень затихает, и, вглядываясь в сумерки, Адрия читает надпись на вывеске – «Шахматный клуб».

– Отец хотел, чтобы он занимался спортом. – Мартин провожает ее взгляд и подпирает лицо ладонью, облокачиваясь на дверь. – Но он явно ждал… Не этого.

Адрии сложно понять. Мало кто ждал от нее вообще чего-то. Никто не навязывал ей, в какие кружки ходить, чем заниматься и как проводить время, но, может быть, этого ей не хватало. Чтобы мать оставила своего очередного ухажера и спросила, что нравится не этому лысеющему мужику на новеньком блестящем «Форде», а ее собственной дочери.

Для себя Адрия быстро решила, что ей не нравится ничего. Наверное, как не понравилось бы и пустующее кресло в ряду для родителей на конкурсе талантов. Зачем лишний раз напоминать себе и миру, что она дочь двух безответственных людей, которые в своем плотном графике между паразитизмом и тюремным заключением не могут найти ни времени, ни возможности, чтобы посмотреть на дочь?

Адрия недолго задавалась этим вопросом, она просто отреклась от всего, что могло бы ей понравиться. Уже будучи старше, отказалась заниматься бегом, но по другой причине. Потому что есть разница в том, чтобы бежать налегке и чтобы бежать с грузом чужих ожиданий за плечами.

Это то, что отличает их с Мартином Лайлом, и то, о чем Адрия не забывает упомянуть:

– Зато папаша, наверное, доволен тобой. Ты обгоняешь девчонок на третьем круге, – ее тон звучит шутливо, но надменно.

Мартин сохраняет непроницаемое спокойствие и игнорирует укол:

– Пока я не принесу ему кубок первенства, вряд ли он поверит, что я на что-то способен.

Адрия осекается, когда разговор уходит в непривычное для нее русло. Она осекается каждый раз, когда в словах Мартина не оказывается сверкающей издевки или яркого вызова, но раз за разом, слово за слово начинает признавать, что бывает и такое. Бывает, что люди разговаривают и даже не хотят друг друга задеть.

И иногда Адрия пытается. Не ради Мартина, а ради себя.

– Что ж, от меня никто не ждет кубков. На тебя, по крайней мере, возлагают надежду.

– Не самое лучшее чувство. Поверь на слово.

Адрия хмыкает. Лайл выглядит сурово-сосредоточенным. Свет фонаря очерчивает его профиль, заостряя черты и создавая глубокие тени. Его взгляд все блуждает по вывеске «Шахматный клуб», и на мгновение Адрии хочется, чтобы его взгляд снова обратился к ней. Как ни странно, но она верит Лайлу.

– Еще скажи, что завидуешь мне.

Мартин оборачивается, и его лицо полностью погружается в глубокие тени.

– Если только тому, какой острый у тебя язык, – произносит он твердо.

Адри на секунду пропускает вдох, но усмехается:

– Можешь порезаться.

Смешок Лайла царапает слух. Адрия распаляется, готовясь перейти в полноценный режим нападения, но неожиданно для них обоих Мартин склоняется к ней с поцелуем. Не с тем жадным поцелуем, чтобы получить желаемое в глубине леса, не с тем поцелуем, рожденным в жарком споре в пустом кабинете школы. Это другой поцелуй. Точно Мартин снимает пробу, пытается открыть в привычном блюде новый вкус или хочет распробовать, как ощущаются на языке не только обжигающие угольки, но и теплая зола.

Поцелуй выходит уверенным, тягучим, не таким опаляющим и уничтожающим, как это происходит обычно. Этот поцелуй по-прежнему почти скрыт в темноте, но он запомнится Адрии намного лучше всех предыдущих, вырванных украдкой с жадностью или желанием что-то доказать. Этот поцелуй ничего не доказывает.

Адрия теряется в поцелуе, как теряется во всем новом, неизведанном. Прикрыв глаза, она позволяет ему случиться и продолжаться.

Уверенные губы Лайла, аромат автомобильного ароматизатора, тихие звуки улицы. От всего этого чуть кружится голова. И на долгие секунды Адрия остается с этим головокружением наедине, и это ощущение ей нравится.

Но все обрывается резко.

Они не замечают, как младший брат Лайла приближается к машине. Дверь распахивается. Итан забирается на заднее сиденье.

Адри резко отстраняется от Мартина, уводит взгляд в сторону и далеко не сразу оборачивается к мальчишке. Итан поудобнее устраивается в кресле и деловито откладывает в сторону уже знакомый Адрии рюкзак. В этот раз брат Мартина выглядит не таким растерянным, скорее сосредоточенным, действия его методичны и размеренны. Как маленький взрослый, он подтягивает к себе пряжку ремня безопасности и пристегивается. Поправляет куртку. Когда все ритуалы выполнены, он наконец поднимает взгляд на Адрию и Мартина.

– Шах и мат.

Мартин поворачивается к нему, поджимая еще влажные после поцелуя губы:

– М?

– Все закончилось шахом и матом, – деловито сообщает мальчишка, точно не замечает Адрии на переднем сиденье, и факт того, что его брат целовался с ней несколько секунд назад, он вовсе не находит странным. – Эндрю Коллинз в этот раз проиграл.

Мартин кивает, бросая взгляд на Адрию, но не говоря ни слова. Роудс ерзает на сиденье и нервно прикусывает язык, чтобы последовать его примеру. Поцелуй все еще ощущается призрачным теплом на губах, и неловкое молчание, заполнившее салон, кажется ей бесконечным. Только Итан словно не обращает внимания на эту неловкость:

– Мартин, отвезешь нас домой? Мой подарок дома.

Адрия оборачивается к Мартину с беззвучным вопросом «Какого черта?», но Лайл лишь пожимает плечами и заводит двигатель.

– Ладно, – непринужденно произносит он, и автомобиль трогается с места.

В Рочестере район кукольных двухэтажных коттеджей с подстриженными газонами и цветастыми почтовыми ящиками называют «клумбой». Может быть, потому что жильцам этого района хватает времени, чтобы всерьез заниматься цветами; может быть, потому что здесь обитает цвет города – по представлениям этих же жильцов. Возможно, потому что этот район имеет геометрически правильную, замкнутую форму, в то время как весь остальной Рочестер напоминает нагромождение разнородных кривоватых улочек, которые точно змеи расползаются к окраинам, а в центре города сплетаются в клубок. На картах Рочестера этот район сильно выделяется, но дело не только в картах. А в том, что в этих улицах куда меньше хаоса, и по сравнению с покосившимися амбарами ранчо безукоризненная симметрия фигур и четкость линий ощущаются здесь особенно ярко.

Эти ровные, как под копирку, дома напоминают Адрии о временах, когда они с матерью буквально переезжали от одного такого дома к следующему, от одного Джима к другому. Немного менялась внутренняя обстановка, менялись имена и адреса, но