в опасной близости.

– Физика, математика и биология, – вновь обрушиваясь своим вниманием на Бена, рычит Мартин. – До конца года. Иначе я солью твою контору к чертовой матери. А ты, – он наконец обращается к Адрии, и в этот раз холодность в его взгляде обманчива, – не вмешивайся.

И вместе с Томасом, который все так же беззаботно насвистывает под нос какую-то песню, Лайл уходит. А Адрия, озадаченная всей сценой, переводит взгляд на Бена. Задерживаться в кафетерии под взглядами зевак у нее нет никакого желания, поэтому она хватает со стола свой обед и разворачивается в сторону выхода. Напоследок она хмурится и бросает растерянному однокласснику, который нерасторопно поднимается с пола, отряхивая худи:

– Мы в расчете.

После того как Адрия, замкнутая в своей злости и неприятии происходящего, пробегает на стадионе не меньше десяти километров разом и долго принимает теплый душ в раздевалке, Мартин Лайл застает ее на безлюдной парковке. Сумерки уже окутывают Рочестер плотным слоем, а школа, как и улица, замирает в усталом оцепенении. Все уже разбредаются по домам, запираются за дверьми, утыкаясь в телевизор или тяжко вздыхая о прошедшем дне за ужином. Но Адрия с Мартином точно никуда не торопятся вовсе. Роудс хочется верить, что встреча их случайна, но чутье, острое и почти звериное, подсказывает, что это не так.

Они не закончили начатое в кафетерии. Столкновение, которое должно обернуться последствиями.

Мартин, отстранившись от машины, утопающей в густой тени деревьев, наступает на нее молча, медленно, сокращая расстояние шаг за шагом. Адрия наблюдает за ним зачарованно и не шевелится, не зная, чего ждать – пылкого гнева, мстительного злорадства за попытку вмешаться или же новых угроз. Но, приблизившись, все, что делает Мартин, – кладет тяжелые ладони на ее талию, а затем все так же молча, едва заметно хмурясь, теснит Роудс к своему серебристому пикапу.

Адрия, растерянная и сбитая с толку, почти не сопротивляется, лишь упирается рукой в его крепкую грудь.

За пределами света фонарей они срываются, как по команде, и в одичалой хищности вгрызаются друг в друга поцелуями, замешанными с болью. Кратко опалившись желанием, точно так же, по беззвучной команде, они скрываются внутри пикапа, и Мартин, смерив Адрию молчаливым взглядом, заводит двигатель. Машина медленно трогается с места, а затем, развернувшись, покидает пустынную парковку, окутанную тенями деревьев.

Мартин глушит двигатель, только когда другие тени, в десятке километров от Рочестера, укрывают их темнотой. И тогда Адрия с Лайлом вновь набрасываются друг на друга с пылкими, опьяняющими поцелуями, едва ли различая во мраке леса что-то, кроме собственной страсти.

Саднят губы, горит от жадных касаний кожа, болезненное наслаждение прокручивается внутри колючей проволокой и рвет все самое сокровенное. Их терпение оказывается лишь фальшивой валютой. Их новая реальность выглядит как очередная гонка, соревнование, кто выиграет, добравшись до финиша единственным победителем. Победителем станет тот, кто примет происходящее, наплевав на здравомыслие. И Адрия знает, что в этот раз она выигрывает. В этот раз она рвется вперед так, что не замечает ничего вокруг: ни как шипит упавшая банка колы в ногах, ни как звенят на тонких запястьях браслеты, ни как призывно маячит на приборной панели чужой телефон. Не замечает, как рычит раненым зверем Мартин, растянувшись на сиденье под ней, и как ее собственное сердце колотится, надрываясь в торопливом перестуке в такт движениям.

Все, что касается Лайла, ее не трогает. Даже больше – все, что касается ее самой, едва ли волнует Адрию. Потому что она не желает думать.

Леса Рочестера укрывают их от свидетелей, а темнота – от необходимости смотреть друг другу в глаза. Адрии не нужна правда, не нужна откровенность. Все, что ей нужно, – только ощущать, как пылает алым заревом ее злость, чувствовать, как тело содрогается в животном удовольствии. Все затаенное рвется наружу, раздирая оболочки и все преграды. Ногти впиваются в кожу Мартина, оставляя глубокие алые следы. Боль, которую она способна причинить в этой темноте, становится ее силой. Триумфом, найденным назло здравому смыслу в поцелуях человека, которого Адрия должна презирать.

Но разрушающая, губительная страсть не отменяет презрения.

Так же, как окончание их жестких и пылких столкновений в темноте леса не означает мир.

Когда первая разрушающая волна ярости отступает и опустошающая тишина накатывает на них в душном салоне пикапа, Адрия первой спешит избавиться от этого липкого чувства причастности к происходящему. Вырываясь из машины в прохладу улицы, она хлопает дверью, ступая по чавкающим листьям в глушь леса.

Пустынная чаща за заброшенной лесопилкой не выдает чужих секретов. Дорога до этого места прячется меж густых сосен, скрывается в мрачных тенях и едва ли виднеется на картах.

Адрии не нравится это место, под сенью леса она чувствует себя неуютно, но еще неуютнее было бы объявиться в компании Мартина Лайла в городе под взором десятков свидетелей. Правда о происходящем неудобна ни ей, ни ему.

Роудс натягивает кожаную куртку, а затем опирается на капот машины и судорожно закуривает.

Двигатель пикапа вздрагивает, набирая обороты, вспыхивают фары, и яркий белесый свет разрезает темноту леса на многие метры вперед.

Мартин покидает салон вслед за Адри и молча облокачивается на другую сторону капота. Несколько секунд в его руках горит экран телефона, но тихо хмыкнув, Лайл гасит мобильный и отправляет его в карман куртки. Молчание становится еще более отчетливым.

Эта неловкая тишина «после» – то единственное, что заставляет Адрию жалеть о происходящем. Молчать и думать, что они могут сказать друг другу, – разве это не унизительно?

Адрия подергивает острыми плечами, глубоко затягиваясь и выпуская дым в стылый воздух. Если бы не чертов лес, она бы уже ушла, оставив Лайла ощущать все это в одиночестве, – саднящие губы, свежие царапины на спине, мрачное непонимание того, как они к этому пришли. Впрочем, Адрия понимает чуть больше Лайла – она знает, зачем она здесь и почему ей так нужно задеть Мартина за живое. Чтобы почувствовать живой себя.

Живой и злой.

Она бросает на парня скользкий взгляд, спеша разорвать нелепое молчание:

– Не боишься, что тебя тут увидят со мной?

Мартин лениво покачивает головой, заваливаясь назад и опираясь локтями на капот. Издевка пролетает мимо и не задевает его. Он оборачивается к Роудс с непроницаемым спокойствием:

– В этих краях уже давно никого нет.

Адрия скептично хмыкает, недовольная тем, что Лайл своим бархатным баритоном напоминает сонного кота.

Поднимая взгляд к небу, на котором неравномерно разбросаны звезды, он продолжает:

– Эта лесопилка принадлежала моему отцу. Пока он не обанкротился и не свалил