что раньше им была, почти полностью восстановилась и имела землисто-серый оттенок. Вырисовался даже нос с ноздрями, который оказался с горбиной и довольно острым. Волевой чуть раздвоенный подбородок являл на свет задорную ямочку. Однако восстановить эстетику рта и губ не получилось, и жертва магии продолжал скалиться белыми и здоровыми теперь зубами, среди которых на верхней челюсти не хватало трёх передних резцов. На правом виске зияла рваная дыра, сквозь которую поблескивала кость, одного уха не было, а второе висело разваренным пельменем. Глазницы по-прежнему зияли темнотой. Шею, костлявые плечи и правую руку с натягом можно было назвать сносными, но вот дыра в груди не затянулась, моргала могуто-камнем и освещала крепкие белые рёбра, с ошмётками невызревшей кожи.

Труп оставался недвижим.

Клара вопросительно посмотрела на Гошу.

— Ну-у-у не знаю, — протянула та. — Я делала всё строго по рецепту. Может, в нём с дозировкой напутано?

— Просто обычно, прежде чем оживлять сразу бегемота, тренируются сначала на кошках или крысах. Бабушка тебе, конечно, это не сказала?!

— Кстати, о кошках! Хорошо, что напомнила, — спохватилась Гоша. — Вот, возьми. Согласно рецепту.

Она ловко выудила из кармана и протянула баночку с полупрозрачной жидкостью, в которой Клара разглядела плавающие глазные яблоки и длинный извилистый отросток, раздвоенный на конце.

— Ещё что-нибудь, о чём ты позабыла?

Гоша нахмурилась, сосредоточенно что-то вспоминая. Сарказм проносился мимо, как Клара ни старалась. Кажется, действительно было что-то ещё.

— О, нет! — простонала Клара. — Гошенька! Да как же ты затеваешь такое дело, не подготовившись как следует?!

— Погоди, может это и не имеет значения… Видишь ли. Ты всё правильно сделала. Три раза произнесла заклинание. Только в третьем разе было написано ещё одно слово. А я как-то не подумала… Оно тоже может быть важно, да?.. Ах, Кларисса, какая же я тупица!

— Думаю, именно поэтому твой профессор Кравцов до сих пор не ожил. Какое слово? Только сосредоточься, прошу тебя! Даже одна неверная буква может иметь необратимые последствия!

— Хорошо-хорошо! Конечно!

Клара с изумлением видела на лице подруги растерянность и испуг — большей несовместимости и представить сложно. Гоша пошарила в кармане и достала огрызок карандаша, послюнявила его и добавила ещё одно слово.

Клара, дрожа от отвращения, достала склизкие глазные яблоки, по очереди вставила их в провалы черепа, вложила между зубов длинный отросток, который оказался языком какой-то совсем не мелкой змеи — «Гоша, видимо, продала душу спекулянтам, чтобы добыть это в такие сжатые сроки» — взяла протянутый листок, и громко, тщательно проговаривая каждую букву произнесла:

— Вивамус эт амор![2]

[1] Vivamus (лат.) — Давайте жить

[2] Vivamus at amor (лат.) — Давайте жить в любви

* * *

Войцех трясся в трамвае, пытаясь разобраться в том, что наговорил ему Павлыч. По всему получалось, что он, Войцех, сам виноват в том, что старуха накинулась на него на кладбище, и от испуга он упал в могилу. Бывает, мол, попал под горячую руку. Сам дурак. И он должен понять ее, ее безмозглую внучку и эту… Гошу. Проявить к ним человеколюбие.

Голова от этих мыслей пылала. Если бы ему это сказал кто угодно, только не Павлыч, Войцех и слушать бы этот бред не стал. Но начальник жандармерии бурлаков Семен Павлыч Медведев давно и прочно был у Войцеха в авторитете, никогда в его словах не сомневался. До сих пор.

На полпути до дома, Войцех внезапно выскочил из трамвая и бегом понесся в старый респектабельный район, где в уютном и чистом домике доживали свой век родители. С тех пор как он вернулся из полицмагии, он как следует так и не погостил, забегал к ним на ходу, на пять минут, и все больше по какому-то делу. Мамаша обижалась, папаша тоже, хотя тщательно это скрывал, согласно кивал головой — мол, все понимаю, сынок, служба — это святое.

Сейчас Войцеху вдруг стало просто крайне важно увидеть папашу Казимира, ощутить слепую любовь матери, вернуть съехавший с рельсов его собственный трамвай жизни на прежний маршрут.

Папаша по такому поводу вскрыл бочонок пива собственного варения, а мамаша накормила жареными свиными колбасками и зразами. Захмелевший, он с нежностью смотрел на своих стариков, верящих в него как в святыню.

Когда скудные и скучные их новости закончились, мамаша завела разговор о том, что надо покончить с его холостяцкой жизнью, и предложила сходу три хороших партии — все девушки из семьи ахногенов.

— Негоже тебе сынок жениться на бурлачках.

Войцеху стало неприятно.

— Ты ж и сама бурлачка, мать.

— Бурлачка, да. Но такой жизни никому не пожелаю, — но тут же осеклась, бросила виноватый взгляд на мужа и добавила. — То есть, я хочу сказать, что жизнь наша сложилась бы куда проще, будь я ахногеном.

— Будь ты ахногеном, мать, вышла бы ты за отца замуж? За бурлака?

Мамаша смешалась, хлопая глазами. Папаша, покрасневший под рыжими бакенбардами, пришел ей на выручку.

— Ты, давай, Рута, иди, иди. Отдохни маленько. Так умаялась, что язык без мозгов.

Мамаша молча чмокнула Войцеха в макушку, на секунду прижала его голову к себе и вышла.

— Тут давеча встретил я твоего начальника. Хвалил он тебя. Перспективный, говорит, сыщик, — сказал отец, подкрутив ус. — А я ответил, что, мол, Зигорски не лыком шиты, и всегда служили на честь и на совесть.

Войцех немало не смутился. Вот это вот их хвастовство им перед соседями и сослуживцами давно и прочно отвращало его от них. Но сейчас он не хотел об этом думать.

— Скажи, отец. Для меня Российская среда — родина. Но ты помнишь прадеда, ты застал его живым. Каково это — жить на чужбине и служить во славу чужого отечества? Среди чужих людей, которые тебя не понимают, или которых ты не понимаешь.

Казимир крякнул и браво, словно на построении ответил:

— Так ведь служить надо, а не рассуждать. Есть устав и Закон, и твой святой долг — чтить и исполнять, исполнять и чтить.

Войцех разочаровано выдохнул. Нет, в этом доме он не найдет успокоения растревоженной Павлычем души.

Он хотел было уйти, но папаша не отпустил, пока не закончился бочонок. А когда Войцех все же вырвался из-под задремавшего в кресле отцовского ока, уже стемнело и ночь вступала в свои права.

Он вдохнул полной грудью свежий воздух и побрел мимо спящих домов. Хмельные мысли его расползались в разные стороны, стройная картина мира дала трещину и растеклась.

Как можно любить преступников? Как можно понять ту старуху и встать на ее сторону? Как можно оправдывать то, что она бросила