Шрифт:
Закладка:
Только это больше не ко мне. Главная прелесть войны в понимании, за что или против чего ты сражаешься. У тебя есть своеобразный договор со своей совестью. Вроде как мне приказали, вроде как я иначе поступить не могу, потому и сражаюсь насмерть. Всегда можно списать душевную боль на долг перед Родиной и присягу.
Но война закончилась, и меня снова пригласили убивать, только теперь договор для совести предложили неприемлемый. Большинству он подошёл бы безо всяких проблем, но только не мне. Быть начальником службы безопасности, чтобы охранять еду от тех, кого я ещё вчера защищал… Или пресекать любое неповиновение уставших от изнурительной работы людей… Нет уж, это точно не по мне! А ведь могут и приказать стрелять на поражение… После такого я не смог бы жить, вот поэтому и предпочёл поступившему предложению бесславную пенсию, отдельную комнату в муниципальном общежитии и двойной паёк от тех, кого мы считали народными избранниками. По окончании войны власти забыли о том, что я существую и могу представлять какую-то ценность. Мне повезло выжить в мясорубке, а впоследствии перенести все тяготы целенаправленного бездействия, приведшего к гуманитарной катастрофе.
Надо было что-то менять, и я это чувствовал. Нет, я это знал! Меня к этому кто-то вёл с самого рождения, но кто? Может быть, он? Мой друг смотрел на меня, прекрасно слыша то, о чём я думаю.
– Ты сам выбираешь свой путь, – сказал он. – Каждый человек сам себя ведёт по жизни, и я – всего лишь твой помощник. Человек осознанно делает свой выбор и этим отличается от животных. Легко сказать, что Творец создал нас такими несовершенными; что мы вынуждены повиноваться инстинктам и ради того, чтобы выжить, забываем о морали и совести. Оправдать свою слабость очень легко, но в действительности есть альтернатива. Этим выбором нас и проверяют: соблазнимся грехами или, проявив принципиальность и решительность, останемся порядочными людьми? Немногие готовы идти в этом до конца, но ты пошёл, и это обязательно зачтётся. Не могу привести научных доводов – они, скорее, по твоей части, – но в моём понимании жизни ты всё делал правильно.
– Люди зачастую выбирают не то, что им нужно, – вставая с мокрой от пота кровати, сказал я. – Мы тоже выбирали – и что в итоге произошло? Еда, вода, электричество – всё в дефиците. Работы нет; такие, как я, нужны лишь для тяжёлого труда или для частной армии. Даже понятия «государство» в том виде, в котором мы его когда-то знали, больше нет.
– Тем не менее твой выбор уже сделан. Ты мог бы жить в достатке, но предпочёл сохранить свою честь. Мог бы не рисковать собой, вытаскивая раненых с поля боя, но делал это, осознавая всю опасность. В конце концов, мог смириться с судьбой, как делают многие в наших местах, и через год умереть от обезвоживания. Но ведь нет – ты собрался осуществить то, к чему шёл всю свою жизнь.
– Я не к этому шёл. – Мой ответ был достаточно резким. – Меня в этот мир привёл генетический эксперимент, и, судя по всему, ты тоже его часть. Я должен был изучать Вселенную, конструировать космические корабли, разрабатывать новые теории. А что в итоге? Кто сделал свой выбор настолько неправильно, что перенаселение планеты приняло такие масштабы? Кто сказал, что мы должны делиться землёй? И почему за этот выбор теперь отвечают все?
– Кто знает, может, ты и на этот вопрос найдёшь ответ? – с ухмылкой ответил мой спутник. – Меня больше волнует другое: зачем мы с тобой через это прошли? У любого, а тем более такого хитрого, замысла всегда есть конечная цель. И тот, кто всё так сложно распланировал, должен был чётко её осознавать. То, что ты задумал, как раз и должно пролить на неё свет.
Ещё пару минут мы оба сидели в молчании. Далеко не в первый раз между нами завязывался подобный разговор, и, как всегда, он не мог привести к чему-то новому. Закончив нашу философскую беседу, я вытер пот сухим полотенцем, оделся и вышел из дома. На улице будто всё вымерло. Что, в общем-то, и не могло удивить, ведь даже для местного климата было слишком знойно. Уверенной походкой я направился в штаб Объединённого Содружества Наций. Именно здесь я мог бы начать работу сразу после окончания войны. Должность называлась так: «начальник службы безопасности и корпоративной этики Австралийского филиала Объединённого Содружества Наций». А проще говоря, трудиться предстояло в карательном отделе местной исполнительной власти, где об этике вообще никто не задумывался. Из силовиков могущественнее этих сотрудников – только Инквизиторы, но ими могут быть лишь рождённые на Большой земле. Слишком уж большая ответственность на них лежит, чтобы доверять её кому-то не из ближайшего круга. Так что по причине своего происхождения я бы никогда до такого не дорос. Хотя многие в колониях мечтают ими стать, вполне осознавая всю несбыточность подобных грёз. Ещё бы… Это же абсолютная власть! Инквизитор может за секунду предъявить обвинение, вынести приговор и тут же его исполнить.
Путь до Конторы был недолгим. Зайдя в проходную, я увидел двух новых часовых. Раньше они мне не встречались. Должно быть, прибыла новая смена охранников с других континентов, ведь местные, несмотря на острую нужду, редко соглашались на работу в этом ведомстве. А тех немногих, что всё же изъявляли такое желание, старались отправить куда-нибудь подальше, во избежание чрезмерной лояльности к своим землякам. Ничего не скажешь – очень грамотная кадровая политика. Вдали от своего народа намного проще поддаться низменным чувствам. Никто тебя не знает, все вокруг ведут отличный от твоего образ жизни. И то поведение, которое далеко не каждый может себе позволить в привычной среде, мгновенно становится нормой. В психологии своих сотрудников руководители разбирались очень хорошо.
– Куда прёшь, пролетарий?! – выкрикнул один из охранников и направился ко мне, сняв оружие с предохранителя.
– По уставу ты должен сначала выяснить, назначена ли мне встреча, потом предельно вежливо попросить предъявить карту гражданина, и только при её отсутствии тебе даётся право считать меня нарушителем паспортного режима, – очень спокойно и неторопливо ответил я.
– У нас тут, похоже, юрист нашёлся! – рассмеявшись, выкрикнул цербер. – А ты знаешь, что я могу тебя просто пристрелить и закопать в общей могиле с неопознанными покойниками? И твою
