Следя сквозь чащу кустов за ними, я старался уяснить себе, откуда они приехали. Неужели это погоня за мной? Я уже предполагал, что Тамаров арестован и что у него найден мой паспорт, который он взял с собой.

Но вот жандармы сели на лошадей и поехали дальше. Подождав несколько минут, я быстро выскочил из-за своей засады и почти бегом направился в деревню. Меня душила досада за первые неудачные попытки побега. Бежал я, наверное, не больше часа, хотя расстояние до деревни было 10 верст. Встретив там товарищей, я рассказал им про все случившееся и просил узнать, что сталось с Тамаровым. Напившись чаю, я, утомленный после бессонной ночи, быстро заснул.

Проснулся я от сильного толчка. Передо мной стояли Тамаров и другие товарищи и, глядя на меня, хохотали.

Оказалось, что никаких жандармов не было, как не было и пристава, за которого Тамаров принял проходившего чалдона. Тамаров рассказал, что через 10 минут он вернулся обратно к тому месту, где я спрятался в кусты, звал меня, но, не получив ответа, проехал в Бельское, оставил там лошадь и, взяв с собой товарища и собаку, отправился искать меня по тайге, так как был уверен, что я заблудился. Искал он меня больше 2-х часов, конечно, безрезультатно.

— Я, — говорил он, — страшно беспокоился за тебя, так как не знал, какой ответ дать твоей жене, если она спросит, как я довез тебя до Бельского…

Около восьми часов вечера мы направились в Бельское. Тамаров нашел для меня почтового ямщика, который, хотя и знал, что везет политического, но должен был следующему ямщику сказать, что везет инженера по делам службы в г. Красноярск. Этот старик в молодости попал в ссылку по уголовному делу, но нам сочувствовал.

Рано утром к дому под’ехала прекрасная пара почтовых лошадей, запряженных в карету, и я, быстро распрощавшись с товарищами и крепко пожав руку Тамарову, отправился в путь. Проехав 25 верст, мы остановились у другого почтового ямщика, который по моему приказанию сейчас же запряг лошадей. Он предложил мне напиться чаю, но я наотрез отказался, заявив самым серьезным образом, что мне нужно торопиться, так как в Красноярске меня ждут.

Так я беспрерывно ехал в течение нескольких суток. Под’езжая днем к какому-нибудь селу, ямщик «для форсу» бойко разгонял лошадей, отчего малиновый звон бубенцов разносился далеко-далеко. На этот звон нередко выходил сам пристав, козыряя передо мной и думая, что перед ним важный царский чиновник, которому не мешает отдать честь. В душе я хохотал над этими глупцами.

Тракт до Красноярска был удивительно хороший, и сибирские лошадки несли меня во-всю. Через несколько суток я прибыл в Красноярск и остановился в хорошей гостинице.

С хозяевами я держался строго и официально. Потребовал свежей воды, почистился и хорошо поужинал. Не успел я лечь, как хозяин потребовал от меня паспорт, «так как, — заявил он, — у нас насчет этого строго, много ссыльных бегут. Очень извиняюсь, что побеспокоил вас, но такова наша служба. Все равно я вас должен был бы разбудить утром, так как поезд на Челябинск уходит в 9 часов утра». Отдав паспорт, я заснул, как убитый, так как не спал несколько ночей. Утром меня разбудили. Принесли кофе, хлеб с маслом и счет.

Скоро под’ехал извозчик, и я направился на вокзал. На вокзале я отдал носильщику свой чемодан и, подойдя к кассе, спросил билет до Одессы. В Одессу, где меня хорошо знали, я ехал потому, что только здесь с помощью родных и товарищей мог надеяться достать средства для дальнейшей поездки за границу.

Взяв билет, я быстро сел в вагон. Мне все казалось, что меня окружают шпики и следят за каждым моим движением. Когда, наконец, поезд двинулся, мне не верилось, что я еду. Я ехал в вагоне 3 класса, где пассажиров было немного. Напротив меня сидели 2 железнодорожника; один из них был машинист лет 50, другой — молодой.

В пути среди пассажиров зашел разговор об усмирении железнодорожников по Красноярской линии в 1905 году генералом Меллер-Закомельским. Машинист рассказывал подробности расстрела железнодорожников казаками, передавал, как он был арестован и приговорен полевым судом к расстрелу, а потом был спасен каким-то военным. В виде иллюстрации к своему рассказу машинист показал свой обвинительный акт. В его рассказе чуялась мне «ловушка», — будто машинист пробует изловить меня.

Между тем поезд приближался к Челябинску, где мне нужно было 2 часа ждать другого поезда. Зная, что я еду в Одессу, машинист предложил мне не расставаться друг с другом в Челябинске, так как вдвоем удобнее получить плацкарту: один может пойти за плацкартой, другой — сторожить вещи.

Внешне я был спокоен, но внутренне волновался. Мне казалось, что меня сознательно выпустили из Красноярска с тем, чтобы схватить в Челябинске. Когда мы вышли из вагона, спутник очень тепло поздоровался с жандармом. У меня сердце дрогнуло. Вот он вместе с жандармом подходит ко мне и знакомит нас:

— Позвольте познакомить с моим другом, — говорит он жандарму, указывая на меня.

Я подаю жандарму руку, ничего не понимая, что здесь происходит.

— Вот что, господа, — говорит жандарм, — я вам сам возьму плацкарты, а вы не уходите от своих вещей, так как здесь много воров.

Как только он отошел, машинист, видя мое удивление, говорит мне:

— Какая находка, он служил у нас на станции «Красноярск». Теперь он все сделает нам.

Те два часа, которые пришлось ждать на вокзале, показались мне годами. Когда поезд, которого мы ждали, подошел к перрону, жандарм подал нам плацкарты, усадил нас в вагон, предостерегая от воров, и мы двинулись в путь.

Все время чувствовалось, что машинист относится ко мне с какой-то особой симпатией. Он приносил мне чай, покупал с’естное, не брал истраченные на меня деньги. Перед Уфой он шепнул мне, что ему нужно поговорить со мной, и просил выйти за ним на площадку.

— Вот что, товарищ, — сказал он. — Я знаю, кто вы. Мне не нужна ваша фамилия. У меня есть к вам просьба. У моей жены был брат, который нелегально уехал за границу и там умер. После него остался пожизненный паспорт, который можно использовать. Кто бы ни жил по паспорту, жена моя всегда может сказать, что это ее брат. Вы только дайте адрес, и по вашему требованию я пришлю его.

У меня опять явилось подозрение.

— Я не тот, за кого вы меня принимаете, вы ошибаетесь, — сказал я.

Мой спутник, со слезами на глазах, дрожащим голосом