квартиру, так как жена моя была одета в «вольное» платье. Мы попали в одну семью, которая уделила нам маленькую комнатку. Первое время мы чувствовали себя удивительно хорошо. Только долго еще мне все казалось, что за мной идут надзиратель или жандарм. Мне не верилось, что я уже не взаперти. Другие товарищи также кое-как устроились.

Теперь нужно было подумать о хлебе насущном.

Мы избрали «комитет», в который попали Григорий Спиридонович, я и еще несколько товарищей. Главная задача этого комитета состояла в том, чтобы найти работу для всех товарищей, так как состав наш был пролетарский и ждать регулярной помощи от родных не приходилось. Но что можно было сделать, когда не разрешалось удаляться от деревни далее, чем за версту? Помощи от государства не полагалось, так как мы были лишены «всех прав состояния». Работы у «чалдонов» не было никакой, а если и была, то только за кусок хлеба. Не даром называли эту ссылку «сухой гильотиной». Голодная смерть сторожила всех в каждом углу.

За три рубля в месяц нам удалось организовать получение и отправку корреспонденции через почтаря из Енисейска, который проезжал через нашу деревню. Григорий Спиридонович жил как-раз там, где проезжал почтарь, и его квартира сделалась центральным местом для всех нас, тем более, что он начал получать от родных крупные суммы денег.

Постепенно мы начали приспособляться к этой тяжелой жизни. Когда мы выходили на улицу, комары, мошкара буквально заедала нас; нужно было надевать на лицо особую сетку из конских волос и руки мазать дегтем; только ночью можно было дышать свободно.

Между политическими ссыльными было много польских социалистов. Я в своей жизни никогда не видал таких узких националистов, как эти поляки. Прусаков со своей семьей жил отдельно и ужасно голодал. Если у какого-нибудь чалдона была ненужная собака, Прусаков ее убивал, шкуру отдавал чалдону, а мясо употреблял в пищу.

Настоящим праздником для меня был день, когда я получил от своих родных 5 рублей. На эти деньги я мог жить целый месяц.

Несколько времени спустя в наши края приехали из центра топографы. Их задачей было подготовить землю для крестьян-переселенцев из России. Когда выяснилось, что чалдоны неохотно идут на тяжелую работу по рубке таежного леса, исправник разрешил брать в работники ссыльных. Мы все, конечно, бросились записываться на эту работу, за которую платили 1 рубль в день.

Хотя я не имел никакого понятия о работе по рубке леса, все-таки записался и на второй день должен был пешком отправиться в Елань с тем, чтобы оттуда пройти в другую деревню за 200 верст. В Елани я остановился у тов. Мещерякова. Затем меня, Дмитрова и еще 2 политических отправили на место назначения. Несколько дней и ночей пришлось шагать от одной деревни к другой, находящихся друг от друга верстах в 30–40. Кругом — тайга. В каждом шорохе чуяли шаги медведя. Каждый из нас имел за поясом топор. Носить оружие нам запрещали, хотя, по рассказам чалдонов, почти ежедневно медведи нападали на людей. Охотники передавали, что медведь очень хитер, особенно знающий уже вкус человеческого мяса. Он подбирается неслышно, как кошка, и затем неожиданно бросается на человека. Ночью в лесу мы не ложились до тех пор, пока не разжигали костра. Таким образом, мы добрались до деревни, откуда всей экспедицией должны были направиться на место нашей работы.

В этой деревне мы пробыли два дня. Топограф оказался еще молодым человеком, но держался очень нахально. Разговаривал с нами свысока. Всего рабочих собралось около 15 человек. С нами было несколько лошадей, провизии было приготовлено недели на три. Каждый из нас отточил свой топор. Политических среди рабочих было человек шесть. Только один топограф был вооружен — имел винтовку, браунинг и кинжал.

Первые 15–20 верст мы шли по дорожке, которую протоптали местные охотники, а дальше продвигались по компасу. Мы углубились в такую глушь тайги, где, кажется, не бывала человеческая нога. Топограф искал место, которое было бы удобно для заселения, т.-е. местность с речкой и хорошей почвой. Поиски продолжались несколько дней.

На третий день наших блужданий, к вечеру, лошади вдруг остановились и начали фыркать. Чалдоны побледнели и заволновались: фырканье лошадей означало, что они почуяли присутствие медведя. Не успели мы пройти несколько шагов, как увидели смятую траву, где, по об’яснению чалдонов-охотников, лежала медведица с медвежатами и медведь.

— Медведица, когда у ней медвежата, — говорили они, — особенно зла.

Жалкий вид имел наш топограф, вооруженный с ног до головы: он настолько перепугался, что у него стучали зубы. Решено было, как только найдется поблизости вода, дальше не итти, а остановиться ночевать. Между прочим, чалдоны предупредили топографа, чтобы он, если увидим медведя, ни в коем случае не стрелял, так как нужно быть особенно хорошим стрелком, чтобы сразу его убить; если же его только ранить — значит накликать на себя беду.

Мы двинулись дальше в самом тревожном настроении. Мы, политические, составили одну группу, держа топоры наготове. После часа ходьбы волнение наше и напряженность стали постепенно ослабевать. Вдруг раздается крик чалдонов:

— Медведь, медведь!..

В миг наш топограф очутился со своей винтовкой позади всех.

Шагах в 25 от нас, около дерева, стоял громадный черный медведь, совсем непохожий на тех медведей, которых я видел в Париже в зоологическом саду. С одним топором нельзя было и думать о борьбе с ним. Я мысленно прощался со всеми своими родными. С целью прогнать зверя, чалдоны стали ударять топорами один о другой, мы последовали их примеру. Под звук топоров мы издавали какие-то животные крики. Получалась дикая, ужасная музыка. Не помню, как долго продолжалась эта какофония. Медведь поднялся на задние лапы и заревел. Этот рев еще и сейчас звучит у меня в ушах. Медведь простоял так несколько секунд, затем повернулся и ушел.

Несмотря на то, что там, где произошла эта встреча, совсем не оказалось воды, кроме лужи, мы все-таки остановились здесь ночевать. Быстро развели большой костер. Набрали из грязной лужи воды, чтобы хоть немного профильтровать, процедили ее через тряпку, и занялись приготовлением чая и каши. Каждый из нас, несмотря на то, что все это было приготовлено из мутной воды, ел с большим удовольствием. Чалдоны начали рассказывать о разных приключениях, бывших с ними в тайге. Многое, конечно, тут же сочинялось. Из их рассказов было ясно, что спать в тайге можно только под прикрытием разложенного кольцом костра. Когда мы все разлеглись внутри такого кольца, я долго не мог забыться. Мне все казалось,