хозяином положения». С другой стороны, вы можете почувствовать, что лишены корней, если вам не позволено вести непрерывную бродячую жизнь, как видно на примере уцелевших индейцев Великих американских равнин, которые были вынуждены отказаться от кочевой жизни в собственной прерии. Когда, спустя много времени, правительство поселило их в каркасные дома, они обратились за разрешением жить в трейлерах. Когда же им не позволили разъезжать где им вздумается, они обнаружили в своем поведении и речи то самое неуловимое торможение, как при замедленной съемке, которое типично для личности в состоянии депрессии и которое доктор Бэйкис подметил у заключенных в лагерях для интернированных. Племенная идентичность этих кочевых охотников обнаруживает свои корни в постоянном движении.

«Комплекс пациента» к тому же, есть условие бездеятельности. Agens (тот, кто действует) противоположен patiens (тот, над кем совершается действие), и мы используем здесь это противопоставление для того, чтобы придать дополнительное значение таким терминам, как «пассивное» и «активное», и избавить их от сопутствующих пар типа «агрессивное» и «покорное», «мужское» и «женское». В таком случае patiens означало бы состояние подверженности изнутри или снаружи воздействию превосходящих сил, которые невозможно преодолеть без продолжительной настойчивости или энергичной помощи, несущей избавление; тогда как agens приобретает значение внутреннего состояния, когда предпринятая инициатива не пресекается, а получает развитие, служа тому, что явилось ее причиной. Вы сразу увидите, что состояние agens и есть то, что все клиенты, или пациенты, в группе или поодиночке ищут наугад и нуждаются в нашей помощи, чтобы найти. Но ясно также, что мы говорим не о прямой, очевидной активности, а о внутреннем состоянии, которое мы принципиально определяем как состояние активной напряженности «эго».

Переселенцев можно разделить на тех, кто побуждаем внутриличностными конфликтами или не поддающимися контролю стимулами (Getriebenen, ведомые), и тех, кто был оторван от родной почвы и дома (Vertriebenen, изгнанные). Их одинаковые симптомы выдают общую ситуацию в их «эго», которое лишилось деятельной власти и питательного изменения общинной жизни. Таким образом, на одном конце этого ряда находятся побуждаемые неуправляемыми импульсами: они тоже чувствуют дискомфорт и неустроенность. В середине — те, кто действует под принуждением внутренних мотивов: они «преследуют сами себя». На другом конце этого ряда — арестованные, вытесненные и изгнанные преследующими силами. Симптомы, характерные для всех этих категорий жертв временно или хронически, демонстрируют, как «эго», пытаясь приспособиться к превосходящим его по силе обстоятельствам, без колебаний вооружается против могучих, непреодолимых, враждебных сил, формируя из них общий образ врага для того, чтобы создать объединенную защиту.

Таким образом, внешний преследователь обретает союзника в скрытом внутреннем преследователе, чтобы создать усиливающееся чувство бесполезности любых усилий там, где ситуация требовала бы изобретательности и решительности. Внутренний комплекс вины будет принят как нечто безжалостное, что должно бы быть и могло бы быть отброшено и подчинено. Обычное недомогание оборачивается самообвинением в том, что ты сам покинул страну, из которой в действительности тебя изгнали. Другими словами, заговор воли истории и судьбы одного человека сводит на нет способность «эго» к инициативе.

Во всем этом, однако, мы усматриваем следы потребности личности (потребности, лежащей в основе функционирования «эго») испытывать судьбу как что-то такое, что человек выбирает и по отношению к чему он активен, даже если на деле это означает быть выбранным или принужденным, побуждаемым или добровольно принимающим уничтожение или преследования и изгнание.

Уверен, что особенно ясно мы можем наблюдать это в тех, кто оказался в числе перемещенных лиц и распространил ошибочный образ преследователя даже на людей, стремящихся их реабилитировать. Если вы забыли, что такое доверие, вы можете быть вынуждены культивировать активное недоверие и упрямо утверждать, что все против вас.

Таким образом, проблемы «комплекса пациента», обусловленные внешними и внутренними условиями, частично совпадают, и я смею утверждать, что они также совпадают в вопросе идентичности. Однако этот термин очень широко используется в области подобных исследований и потому так же важно оговорить, что он не включает в себя, как и установить, что он может означать в нашем контексте.

* * *

При рассмотрении проблемы идентичности я использовал термины «целостность» и «тотальность». Оба они означают «целое», но следует подчеркнуть разницу между ними. «Целостность» имеет в качестве дополнительного соответствия сочетание элементов, подчас совсем разных, которые являются составной частью полноценного сообщества или организации. Эта идея наиболее ярко выражена в таких понятиях, как чистосердечность, целомудрие, здравомыслие и им подобных. Как гештальт, образ тотальности делает акцент на глубокой, органичной и развивающейся взаимной зависимости между разнообразными функциями и частями внутри целого, границы которого открыты и изменчивы. Целостность, напротив, вызывает гештальт, в котором значима абсолютная граница, т. е. дано некое произвольное очертание, и все, что находится внутри него, не может оказаться снаружи, а находящееся снаружи никогда не окажется внутри, все, что входит в целостность, входит в нее абсолютно; все, что из нее исключено, исключено тоже абсолютно, и неважно, является ли подобная категория логической и стремятся ли эти части друг к другу.

Итак, я предлагаю вам подумать над проблемой психологической потребности в такой целостности, которая не требует дальнейшего выбора или замены, даже если эта потребность подразумевает отказ от весьма желательной тотальности. Сформулируем кратко: когда жизнь человека, случайно или из-за каких-то сбоев в развитии, теряет необходимую тотальность, он перестраивает себя и мир, прибегая к помощи того, что можно назвать целостностью. Было бы мудро воздержатся от вывода, что это механизм регрессии или инфантилизма. На самом деле это — альтернативный, пусть и более примитивный, способ решения жизненных проблем, и следовательно, в некоторых ситуациях он представляет известную ценность для приспособления и выживания. Несомненно, он относится к сфере психологии нормального человека.

Однако настоящая идентичность зависит от той поддержки, которую человек черпает из коллективного чувства идентичности, характеризующего значимые для него социальные группы: его класс, его нацию, его культуру. Страх лишиться идентичности в значительной степени содействует смеси справедливости и преступления, которая в условиях тоталитарного режима оказывается подходящей средой для организации террора и основания целой индустрии уничтожения.

Так замыкается порочный круг. Ведь даже там, где тоталитарное преступление, кажется, в самом деле оборачивается успехом и ростом благосостояния, тоталитаристская ориентация не может привести к той относительной тотальности жизненного опыта, которая лежит в основе как личности, так и культуры. Равным образом, те, которые преодолевают образ преследователя, не могут достичь спокойствия простыми актами справедливой мести, с помощью которых они пытаются уничтожить вместе с преступниками саму память о преступлении. Если учитывать средства уничтожения, которые будут в распоряжении лидеров будущего, наша историческая память явно нуждается в более ответственной