еще таблеток, если так буду их жрать, мне дней на пять и останется. Хорошо бы врача вызвонить, Назакат не велела, да что она понимает в моей голове! Застал себя за руганью в отношении адвокатессы, одернул. Снова сел, и то проваливался в мысли, то выплывал из них, часы уходили, стремительно, еще быстрее, чем бессонной ночью, когда тщишься заснуть, а время стремительно утекает в полноводную Лету. Хорошо теперь его много, очень много, вот по телевизору сегодня передавали, любовница министра обороны сидит уже больше года под домашним арестом, чем я хуже нее? Разве что странным ощущением тяжести в голове, будто во время гриппа. Врача надо вызвать, надо. Нет, пусть привыкну к снотворному, чуть не забыл.

Наташа не пришла, только позвонила. Спросила, не надо ли чего мне. Задал вопрос о прахе, еще раз просил подтверждения, она повторила, дважды, по моей просьбе, теперь вздохнул облегченно. Значит не приходила, приснилось. Конечно, не приходила, как же могла, ведь прах где. И я где. Долго говорил спасибо, одернул себя и попрощался. Даже решился пойти в комнату, выдернул телефон и уверив себя в том, что Али в нем больше нет, пытался оживить.

Удивительно, но ожил, пусть на четверть часа, аккумуляторы на нуле, и заряжаться не хотели. Я успел просмотреть только список контактов. Тарас, Яков, Яков, Тарас. Тараса больше. Тут телефон и сдох. Принес обратно, осторожно положил в ящик, запихал подальше. К удивлению, нашел Алину заначку – пятьдесят семь тысяч крупными купюрами, от пятисот до пяти тысяч. Разноцветная пачка, перевязанная серебряной ленточкой от букета. Зачем такая сумма, почему именно такая?

Я подумал на Тараса, снова испугался и поспешно запихав ее на место, пошел в ванную. Жаль, дверь комнаты открывается внутрь, никак ее не запрешь. А может, на что копила. Или это остаток прежней роскоши, тщательно оберегаемый для черного дня. Хотя откуда. Да, Аля была бережливой, аккуратной. Но и за собой следящей. Она умела хорошо выглядеть. Это стоило куда дороже ее зарплаты, неудивительно, что на Алиной карточке всегда было около нуля, такое предзимье. Салоны, парикмахерские; маникюр, массаж, укладка, бог его знает, что еще. Так повелось с родительских времен, в этом она ничего не переменила. Выглядишь лучше, получаешь больше. Кажется, это я от ее матери слышал.

Пробой случился, когда началась катавасия с работой. Ужиматься она не умела, старалась, но получалось плохо. Прежде, видимо, и вовсе не хотела, ведь всегда был Тарас, а сейчас… сейчас тоже к нему?

Решил позвонить. Номер не вспомнил, позвонил в прокуратуру, долго искали, попросили перезвонить. Через пару минут телефон ожил.

– Руслан, хотел предупредить, завтра в два будет проведен следственный эксперимент, здесь, на лестничной клетке. Сообщи своей адвокатше. Нет, лучше уж я скажу.

– А у вас с Алей что было, когда я уезжал, она денег у тебя просила? Она за этим с тобой встречалась тогда, да?

Ничего не ответил.

– В два часа, жди, – и отключился.

Часов в одиннадцать перемкнуло – Тарас так и не сказал, дня или ночи. Начал уговаривать себя, не помогало, пришлось звонить уже в полночь ему домой. Домашний хоть помнил. Сняли моментально.

– Ты в своем уме? Не дури, – и повесил трубку.

Подождал до двух, несколько раз выглянул в коридор, тускло светивший лампочками. Полтретьего лег. Заснул. Проснулся через час. Опять заснул, снова проснулся. Взял тряпку, вытер пот, застилавший глаза, лег, провалился на двадцать минут, опять, пот, тряпка, сон, и так далее, по заведенной. Допил блистр, после девяти понял, что валяться без толку. Сердце колотилось. У Али должны быть капли…, что она пила? Долго копался, сперва в памяти, потом в аптечке, счастье, она в кухне. Может, за ними приходила тогда. А нет, прах где, значит, сон, сон.

Потом вспомнил про завтрак. Ничего не хотелось, даже лежать. Муть в голове, непроницаемый туман. Во сколько они должны придти, сегодня или уже вчера? То есть, завтра. Я понял, что говорю сам с собой, рассуждаю, выстраиваю неведомые логические построения. Испугался, сидел, пока не позвонили.

Вцепился в трубку. Гафарова. Сейчас приедет. Я спросил, зачем, ответила вопросом, как я сам, все ли в порядке. Увидите. Прибыла через полчаса. Вместе с Беленьким и еще несколькими из прокуратуры и полиции. Оцепили этаж, вытащили соседку Попову, долго ей что-то объясняли. Пока полиция готовила место, Назакат занялась мной. Объяснила, что к чему, я понимал через слово, ежеминутно утирая лицо мокрым холодным платком. Заметила, потребовала к себе Тараса, долго выясняли отношения. Гафарова хотела перенести эксперимент, пригласить стороннего врача, следователь упирался, заявляя, что я как раз в том порядке, в каком и должен быть после убийства. Они спорили, показалось, не всерьез. Наконец, Назакат отступила.

Мне объяснили: я должен обуться, как тогда, и по сигналу пробежать вниз три лестничных пролета, до следующего полицейского. Попову отвели в квартиру, ведь она слышала перестук подошв оттуда. Что-то должно было совпасть в ее голове, чтобы эксперимент посчитали удачным.

Тарас скомандовал, я побежал. Спускался, почти не видя лестницы, ступая хотя и быстро, но осторожно. Потом лестница сама устремилась на меня, пришлось торопиться, все быстрее и быстрее передвигать непослушные ноги. В итоге, я врезался в полицейского, означавшего конец пути, сбил его с ног и остановился только у стены, тяжело дыша и пытаясь найти платок. До меня донесся голос Поповой, сообщившей, что «очень было похоже на тот раз». Гафарова, я видел, стояла подле Тараса, при этих словах, поморщилась, сказала что-то следователю, тот усмехнулся, ответил. Она пожала плечами. Так они беседовали, пока я поднимался. Добравшись до своего этажа, я по совету Назакат написал нечто в протоколе, после чего снова был помещен под домашний арест. Все ушли, кроме адвокатессы, Гафарова подождала, потом коротко произнесла:

– Вы все сделали правильно. Ничего страшного. Пусть проводит действия, на каждое у нас будет протест. А на суде вчиним встречный иск.

Сжав мне плечо, поднялась. Я хотел сказать, но меня опередили:

– Руслан, вы очень плохо выглядите. Я понимаю, весь этот кошмар давит, но немного осталось. Скоро дело будет передано в суд. Тарас так всех заставляет сознаться. Мы справимся с ним. Во время суда, я на прокурорских всех собак натравлю, благо есть за что. И это попадет в газеты, пойдет наверх. Да судья просто не посмеет скопировать обвинительное заключение, как обычно делается. Вердикт будет оправдательный, я не сомневаюсь. Вы только потерпите, знаю, тяжело, но надо. А я приглашу хорошего психолога. Он проведет несколько сеансов, почувствуете себя лучше. Только не принимайте сильнодействующих средств. Это нам совсем некстати.

– Это вам некстати, – тут же взорвался я, – а мне как раз жизненно необходимы. Я сдохну без них! Каждая ночь как один кошмар. Что мне ваш психолог, что душу вывернет и вытряхнет всю дрянь?

Она не дернулась даже, снова положила руку на плечо и долго уговаривала. Рассказала немного о себе, о практике, Арановича помянула. Я стих. Внутри не осталось ничего, только одна бесконечная усталость. Гафарова поднялась, надела плащ, на этот раз, она была в шерстяном брючном костюме цвета гальки. Пообещала придти через день, когда подготовит какие-то результаты. И тихо вышла.

Как только двери лифта захлопнулись, я запер дверь, потом отпер, проверив, никого ли нет на площадке. Закрыл, привалил к ней ящик для обуви, только тогда выдохнув. Теперь лучше, пусть попробуют вломиться с дурными вестями. Никого не надо, никого. Вот только врача, надо позвонить, пусть придет. А другие пусть даже не пробуют, не нужны, пусть сперва попробуют открыть. Пусть ломятся, тратят силы и нервы. Вот будет облегчение смотреть на их потуги.

Позвонил Наташе, подошла Яна, даже лучше. У нее особый день, поздравил. Ну