Шрифт:
Закладка:
Если бы обращал больше внимания на Яну: настаивал, убеждал ее в своем участии, наверное, был бы прок. Поняла и признала за мной это право. Тогда и с Наташей расставание не вышло таким. Или не вышло вовсе. Яна принципиальная, требует особого отношения, но я сразу испугался ее открытости, не принял. Мы так и остались, каждый в своем. По разные стороны от Наташи. Наверное, мы даже перетягивали ее, каждый на свой лад, наверное, она тоже ежедневно делала непростой выбор меж нами.
А ведь искренность мне нужна была. Ведь схватился за Алю как утопающий. Сейчас думается, схватился бы за любого. Может быть, даже за Наташу, вернись она ко мне. Может, было б еще хуже, но в тот момент мне до жути, до ужаса требовалась хоть чья-то поддержка. Потому всю свою жуть, весь ужас я и обрушил на того, кто даровал мне немного внимания. Или, как Аля, взяв всего меня. Но ведь она не умела брать частью. И отдать хотела все, что имелось.
Или что смогла. Или что оставалось на мою долю. Ведь Тарас все равно свое взял, я стукнул затылком по стене, слишком много он взял, чтоб так просто можно было его выкинуть из жизни и заместить. Еще раз стукнулся. Он же ткнул меня в аборт, после которого Аля стала бесплодна, ткнул в мою рану, умело ворочая в ней нож, как в тот день, когда я застал Алю, тихо стонущей в луже крови.
Захотелось немедленно позвонить и спросить, что же случилось тогда, когда случилось, почему, – но и так понимал ответ. Из-за этого и ушла. И меня старалась не втягивать.
Набрал номер, хорошо сообразил тут же сбросить и подойти к городскому. И там сбросил, не решившись спросить.
Или она не хотела детей, потому, что видела меня насквозь, мои неловкие попытки объясниться в своей любви к ним, к тому, чего не было во мне никогда. Узнав о бесплодии, изображал уверенность, убедившись, что Аля не возьмет приемыша. Не дарует никому половину любви.
Или ей смешно смотреть на меня, пыжащегося доказать значимость? А все равно меня ей было мало, она завела себе еще и Якова, на случай желания, не могущего воплотиться в жизнь. Видела, как мямлил, терся подле, желая обладать хоть частью, и способный дать лишь часть, вроде всего себя, но все равно часть, остальное оставалось, даже для владельца, под нераспечатанным спудом. Смеялась этой тщете потуг разрушить пудовые замки. Радовалась наивности. Как хозяйка ручного зверюшки.
Выпил три таблетки, разом провалился. Проснулся на изломе ночи, от того, что пытаюсь уговорить Алю не сердиться на меня за последние мысли. Она и не сердилась, ерошила волосы, улыбалась, не говоря ни слова. А потом пропала.
Я вскочил, огляделся. Вскрикнул от ужаса, пронявшего до костей. Все же сумела как-то проникнуть сюда, в мою цитадель, твердыню, мой замок, – что теперь, что сделает? Включил свет, обшарил все углы, проверил баррикаду у двери. Разобрал, вышел в коридор, оставаясь в круге света, пытаясь разглядеть мрак. Тихо, очень тихо. Вернулся, восстановил баррикаду, стал уговаривать себя одуматься. Ведь ее нет здесь, она далеко, очень. Вспомнил Наташу, надо позвонить, удостовериться, насколько Аля далеко. Нет, еще рано, слишком, надо ждать.
Как-то промаялся до шести. Больше сил не хватило, позвонил на мобильный. Ответила.
– Где прах?
– Руслан, что с тобой? Тебе нехорошо?
– Да, очень. Где прах, просто скажи, где прах, и все, – я глотал слова, наверное, она не понимала, я повторял пока она не начала отвечать
– Не переживай. Я отдала его маме. Похороны…
– Они на даче сейчас?
– Да.
– И прах там?
– Да, похороны…
– Спасибо.
Отключился. Пусть отдыхает. Мне тоже надо. Хоть чуть полегчало.
Выпил еще таблеток. Сперва три, потом еще четыре. Нет, не берет. В инструкции, строки прыгали перед глазами, уставший разум отказывался понимать слова, написано, для ухудшения состояния нужно выпить пачек десять. Тогда может стошнить. Чертова врачиха, неужели нельзя было дать что-то посущественней. Ведь Наташа записала. Или нет? Или что там она говорила своей знакомой?
Провалялся до восьми, встал. Выходить все еще страшно, да что за снотворное такое, не успокаивает ни на минуту, а седативное я опустошил еще вчера. Голова не работала, я едва соображал, что делаю. А что я делаю, – зачем-то пошел к двери, открыл, огляделся и запер. Потом занялся поисками мобильного. А вот, на окне. Едва подошел, позвонил Аранович. Черт, надо отключать, чтоб не тревожили охапками дурных вестей. Все отключать.
Они с Гафаровой договорились о ведении дела. На прокурора он сумел выкопать очень интересные данные: постановление о домашнем аресте он получил в обход норм, его можно прищучить. А еще установка видеокамеры напротив квартиры так же в обход закона. Плюс еще… я не слушал, долго ждал, когда он выговорится.
– Назакат говорит, мы сможем завалить на суде всех. Она сейчас со мной, чуть позже я передам трубку ей. Смотрите, как только дело передадут судье, вся эта кодла может попрощаться не только с креслами, но и с положением. Из практики они будут вычеркнуты. Очень напрасно вы оказались под их прессом. Теперь мы их спокойно, не торопясь, размажем по стенке. Хорошо, что вы обратились ко мне. Мы с Назакат…
– Яков, – не знаю, сколько раз я повторил, прежде, чем тот услышал. Наконец, замолчал. – Скажите, вы давно любовник Али?
На том конце наступило долгое молчание. Жаль, нельзя поговорить через видео, хотел бы я посмотреть на него в эти мгновения. Наконец, он обрел дар речи.
– Вы о чем, Руслан? Да, мы были знакомы с Аленой, но я не понимаю, откуда у вас подобного рода информация.
– Вы приходили сюда в мое отсутствие. Вы общались с ней. И еще вы путаетесь в телефонах.
– Я… да, разумеется, – внезапно он обрел утраченное равновесие, канатоходец чертов. – Разумеется, я несколько раз был у Алены дома, в том числе, в ваше отсутствие. Но речь шла о двух проблемах – во-первых о Беленьком, во-вторых, ей необходима была консультация о собственном положении. На работе ее, как вы знаете, уволили без объяснений, она хотела восстановить доброе имя. Да и вы тоже пропали, Алена начала беспокоиться.
– Ну все так говорят! – рявкнул я и услышал едва различимый шепот, после чего микрофон был прикрыт пальцем. Всего передернуло, ну конечно, на том конце готовы праздновать.
– Руслан, она просила выяснить, как вы, что вы. Я готов был сам съездить за вами.
– Но не поехали.
– Она отказалась, сказала дождется. У нее на сердце кошки скребли.
– Еще бы, ведь мне хорошо было! – я нажал на отбой и бросил трубку на стол. – Впервые мне было так хорошо, – добавил я уже замолчавшему телефону. – Настолько, что хоть оставайся. Да, Аля, я не знаю, зачем вернулся. Вообще не представляю. Мог бы хоть задержаться. Ты бы жива была. Или сообщить, что не приеду. Надо было сообщить. Ты бы хоть поняла, что вообще чувствовала. Если хоть раз действительно чувствовала что-нибудь в отношении меня. Кроме насмешек.
Я отложил телефон в сторону и долго сидел без движения. Потом спрятал его подальше. Потом достал и отключил и снова спрятал. Пришло в голову, таблетки потому не действуют, что новые, ни разу не пробовал, нужно время попривыкнуть. Ну что же, подождем, время есть.
Оно и было, протянувшись с утра до вечера. Я силился припомнить, умывался ли, но бросил это занятие. Принял
