от необходимости быть наготове, держаться в форме, с Наташей все казалось иначе, но я никогда не сравнивал напрямую. Я считал себя обязанным соответствовать требованиям. Хотя так и не привык за все время знакомства. Это тянуло, не давая успокоиться, это мешало, это затрудняло возможность выговориться. То, что для Али было естеством, мне давалось с великим трудом. Но ведь мы же любили… наверное.

Днем звонила Гафарова. Встречалась с Беленьким, выпытывала информацию о собранном материале. Я снова намекнул на нашу неприязнь, на что получил короткий ответ – следствие заканчивает сбор материала и готовится передать дело в суд. Еще две, может, три недели. Нам надо как следует подготовиться, Руслан, надеюсь, вы не будете против поговорить со мной начистоту? Совсем хорошо бы завтра или послезавтра.

Я согласился, мы еще поговорили. Вернее, так, говорила Назакат, я слушал, кивал, произносил «да-да» или «нет-нет», в зависимости от ее интонации, но отвлекшись, понял, что слушать не хочу. На том и закончили, я положил трубку мобильного и долго сидел, глядя куда-то в пространство.

Интересно, как я ощущал себя, отправившись в командировку. Вроде бы не хотел, уговаривая и себя, и Алю, что всех денег не соберешь, что нет смысла работать на износ, когда получаемое никак не соответствует затратам, повторяя слова моей любимой и ожидая от нее того же. Нет, это она говорила, я путаю сейчас. Я же, придя домой, начал расписывать командировку как шанс «получить все деньги» – ибо у нас с ними стало тяжко, а сделать по дому требовалось много. Да плюс у Али открылась пломба, оказалось, надо ставить мост, мне тоже хорошо бы сходить с зубами, а то запущу, ну и входная дверь. Набегало изрядно, я жаждал поехать, но не хотел расставать. А она неожиданно согласилась – может быть, это тот самый шанс, когда действительно соберем на все. И добавила что-то про крепость отношений. Будет ждать и надеяться. Не переживай, что не сможешь позвонить, послать весточку, это не так важно, я ведь знаю, что ты со мной. Я кивал, соглашался, прижимаясь к ней.

Через четыре дня по приезду на место у меня была возможность заскочить на метеостанцию и воспользовавшись спутниковым телефоном, берущим все и везде, хотя бы отправить сообщение. Не совсем законно, но за бутылку… я отказался. Нет, не так. Мысль о том, что можно воспользоваться телефоном метеостанции пришла позже, когда я переезжал, вспомнил недавний разговор двух шапочных знакомых, по несчастью оказавшихся в этой глуши, и только тогда сообразил. А ведь мог бы. Сожаление кольнуло, но и только, я ожидал от совести чего-то большего. Ведь все это время почти не вспоминал о ней. Разве что ложась спать, традиционно, как мантру, читал пожелание Але быть здоровой. Через неделю и это прошло. Все ушло, оставшись за перевалом, позабыв обо всем, я зажил сам по себе, так, как никогда не делал этого в городе. Как никогда не случалось со мной прежде, ни в одиночку, ни с кем-то еще. Мне было хорошо и спокойно, я работал до одури, до упаду, но находил странное удовлетворение в тяжком и непростом труде, который мне, горожанину, давался вдвое сложнее тех, кто привык заниматься подобным. Я будто обрел себя заново. Обрел ту гармонию простоты, в которой ощутил себя самостью. И с которой так не хотелось расставаться потом, по времени внезапного окончания задания. Выяснилось, что последние две точки маршрута уже не имеют принципиального значения, наработанных данных предостаточно. Мне оставалось только запаковать рюкзак и двинуться в обратный путь.

Что я и сделал, но только прождав два дня. Медленно прощаясь с тем, что так внезапно приютило меня. Уезжал со смешанными чувствами. Домой хотелось и не хотелось. Вспоминая Алю, думал о ней, надеялся на нее, вспоминал – и комок подступал к горлу. Я судорожно проглатывал его, старался припомнить еще что-то приятное, захватывающее. Приходило с трудом. Я заставлял. На второй день купил билет. По дороге домой рассуждал: попрошу у начальника возможность съездить еще, нет, не сюда, вообще в командировку, как-то нежданно прикипел я к этому делу. Да и оно того стоило. Вот только Аля.

Уже подходя к автобусной остановке, на вокзале, послал ей сообщение, позвонить не решился. Почему посчитал лучшим сообщить, даже не знаю, не мог понять. Но этим сообщением был удовлетворен совершенно, даже не получив ответа на него, думал, устрою сюрприз. Ее оператор иногда проглатывал СМС, выдавая их спустя какое-то время, иногда по прошествии полусуток с момента отправки. Да и Алин телефон, пискнув один раз, не напоминал постоянно о пришедшем сообщении. Пусть будет сюрприз.

Подходя к дому, я думал скинуть с себя вещи, переодеться и принять душ, а сразу затем ехать к ней на работу. Потом мысль была дождаться ее, или просто позвонить на рабочий. Я терялся, сейчас мне кажется, я пытался всеми силами отложить момент встречи. У самого подъезда меня посетила странное ощущение – очень хотелось увидеть ее, но только мысль наполнила сознание неосознанной боязнью. Как в прошлый раз, когда Аля уезжала в областной центр на три дня – мелочь, а поругались насмерть сразу по приезду. Я даже не помню из-за какого пустяка. Потом плохо спал, а она ласкала, успокаивая, просила прощения. Как-то странно, я никак не мог успокоиться. Пришлось пить капли вместе. Только это совместное действо и заставило заснуть в Алиных объятиях. А еще, окончательное осознание того, что она вернулась. Что все встало на привычные рельсы. Что мы снова вместе.

Никогда с Наташей, сколько ее ни гоняли по городам нашей области, такого не было. Но ведь и между нами того не было. Что-то иное. Маленькое, тихое существование, вроде и вместе и порознь. Оно меня устраивало больше. По крайней мере, первое время.

Или я вообще не создан для совместной жизни? Сколько раз задавал себе этот простой вопрос, столько не мог получить на него ответа. Думал, что получил, а в итоге. А что в итоге?

Странно, я ведь так и не похоронил Алю. Она по-прежнему со мной, вот только стала иной, и приходила ночами, тревожа. Не знаю, почему не могла оставить в покое, я надеялся, что одумается и уйдет, или нет, что мы сможем договориться. Ведь и такое случалось не раз в нашей жизни. Не раз, но чаще всего, я принимал ее доводы, ее принципы, ее слова за обоюдное согласие. Мне казалось, так легче, удобней нам обоим.

Телефон противно запиликал. Беленький. В прошлый раз звонил примерно в это же время, как по расписанию. Что он теперь скажет про Алю?

И вроде бы не ошибся, разговор действительно зашел о ней. Вот только иначе, чем ожидал.

– Руслан, мне звонила твоя адвокатша. Признаюсь, очень хотелось послать, но надеясь, что передаст мои слова, рассказал о ходе расследования. Уверен, ты до сих пор думаешь, что домашний арест дело исключительно моей тупости, ненависти, особенно, после того, как ты нанял Арановича, и нежелания видеть очевидное. Но чем больше следственных действий я провожу, чем больше людей опрашиваю, тем больше убеждаюсь в собственной правоте. И твоей виновности. Мне неприятно это говорить, но с каждым днем улик против тебя набирается все больше. Да, все они косвенные, однако, и того, что я нашел, немало. Скорее всего, дней через семь – десять, следствие будет закончено, прокурор сам начал требовать от меня завершения, ознакомившись с материалами. Но я по-прежнему ищу лазейки, нестыковки – и не нахожу их.

– Аранович находит.

– Оставь это, он пытается вылить на меня собственную грязь. Да, мне неприятно его копание в моем белье, нашем с Аленой. Мне много что неприятно и непонятно. Начиная с того, почему она ушла к тебе. Почему вообще ушла, мы жили неплохо, я не знаю, любил ли ее, но вместе нам было хорошо. Как видишь, с тобой я предельно честен. Да, ей не нравилась наша деятельность, но она решила оборвать все сразу. Могла бы просто объясниться. Когда Алена последний раз ездила в областной